Темные числа - Зенкель Маттиас

– Стальная блоха? Убежала от смотрителей, – хрипло хохотнул Маватику. – Вместо нее в павильоне «Кибернетика» теперь показывают самый большой в мире микропроцессор! А еще говорят, здесь лучший в Москве чай. Могу я пригласить тебя на чашечку?

Мирейя не знала, как понимать его шутки. Оказавшись под открытым небом, Маватику признался, что не доверяет телефонам в «Космосе», поскольку то и дело слышны посторонние голоса и обрывки команд на языке программирования. Все это неразборчиво и в быстром темпе, так что пока он не спешит делать выводы и просто шлет им чихание и извинения.

В чайной, фронтон которой украшали резные лебеди, после недолгого ожидания их разместили под навесом. Чай и в самом деле оказался недурен, а Маватику, как и раньше, рьяно заверял в своей преданности.

Радуясь, что можно наконец открыто рассказать о поисках пропавшей сборной, Мирейя говорила без передышки, то и дело спрашивая Маватику, не кажется ли ему странным то или иное обстоятельство. Он либо согласно кивал, либо вздергивал брови. Когда она описывала карантинное отделение, лицо Маватику помрачнело, но к концу рассказа он воинственно расхохотался – то, что коллеги согласились разрешить Мирейе представлять Эдуардо в соревновании тренеров, его обрадовало.

– Интересно, что же ты нам покажешь. На подготовительной встрече мы с Эдуардо коротко перемолвились с глазу на глаз, и он намекнул, что у него есть чем удивить. Ты уже видела его программу в действии?

Мирейя ответила, что до сих пор даже не знает, в чем состоит задание для тренеров, не говоря уже о возможностях программы Эдуардо.

– А Соваков взял с тебя клятву соблюдать секретность?

– Он нес что-то о чрезвычайно деликатной сфере исследования. Вы по этой причине забираетесь в хозяйственный подвал?

– Не только. В прошлый раз мы собирались в зале для заседаний, но там не хватает мощности кондиционеров. На корпусе ЭВМ хоть яичницу жарь. А сейчас мы используем еще более сильную машинку, и Соваков решил подстраховаться.

Маватику разгрыз кусок сахара и без всякой связи заговорил о маркизе де Лапласе. Тот предполагал, что интеллект, способный проанализировать энергию космоса, может просчитать его состояние в прошлом и будущем.

– Но даже М-13 профессора Карцева не смог бы так детально измерить космос; две целых и четыре десятых гигафлопса – капля в море.

– Мне знакома эта проблема, – вставила Мирейя, – всех букв в «Улиссе» едва ли хватит для описания каждого шестьдесят девятого квадратного метра Дублина, а в «Трех грустных тиграх» только каждому восьмисотому квадратному метру Гаваны присвоена своя буква. Конечно, замысел не в этом, но на основе романа точно нельзя было бы воссоздать город.

«В этой литературной ерунде я совершенно не разбираюсь», – таким было выражение лица Маватику, хотя, возможно, тренеру просто в нос залетела мушка. Он ответил так:

– Именно. Недостаток М-13 заключается в порядке величины десять в семидесятой степени, и все равно это самый мощный суперкомпьютер в мире. Не говоря уж о том, что… извини… есть серьезные возражения против детерминистского подхода Лапласа, хотя уже сто семьдесят один год назад он довольно хорошо сформулировал основную идею компьютерного моделирования.

К этому времени они допили чай и неспешно брели мимо поднятого на козелки парохода и увешанной сигнальными флажками корабельной мачты к ракете-носителю и самолету Туполева. Белый лаковый корпус сиял; пелена облаков рассеялась. Мирейя прищурилась и посмотрела под ноги. При солнечном свете на прямой, как стрела, аллее снизу ничего не проступало – сегодняшний день надежно защищен асфальтом, прошлое запечатано.

– …И тогда мы подумали, зачем сразу весь космос. Поэтому… извини… нашу задачу в этот раз следовало бы сформулировать как СЭВ-86, но некоторые посчитали, что это слишком заковыристо, – говорил Маватику, и в этот миг у ракеты «Восток», взвизгнув тормозами, остановились четыре пожарные машины и один армейский автомобиль. Их сразу окружили машины скорой помощи. Некоторые пожарные, успевшие натянуть респираторы, бросились в павильон «Энергетика». Полковник закурил. Хотя другого дыма поблизости не наблюдалось, пожарные команды быстро разматывали шланги и ставили лестницы. Под перешептывания гостей выставки из павильона вынесли первых пострадавших и передали санитарам. Судя по тому, что комсомолки с измазанными сажей щеками хихикали при каждом прикосновении спасателей, это были обычные учения. В толпе тревога сменилась любопытством, послышалась критика в адрес использования воды при гипотетическом горении металла. Тем временем на главной аллее показалась ангольская сборная и переводчица Йола Магальяйнш. Не обращая внимания на пожарных, Магальяйнш смерила взглядом Мирейю. Когда она с яростью истинной португалки накинулась на Маватику, тот хрипло хохотнул и быстро распрощался с Мирейей.

– Нам еще нужно подготовиться к сегодняшнему туру. Надеюсь, я тебе хоть немного помог.

– У меня есть еще парочка вопросов, но я тоже спешу. В одиннадцать поеду в Шереметьево-2, заберу багаж Эдуардо. Успеха вам сегодня!

Мирейя проявила деловитость и упорство, и вот результат: после некоторой неразберихи бумага из посольства действительно открыла ей путь на таможенный склад аэропорта. Однако завскладом всплеснул руками и забубнил:

– Сначала ваше посольство просит отправить багаж команды в Гавану ближайшим рейсом, а теперь вам понадобился чемодан. И где я его теперь возьму?

Мирейя не знала, что ответить, и не могла сообразить, кто распорядился вернуть багаж на Кубу.

– К вам обратился сам посол? Вы уверены, что это был посол Сото?

Завскладом ответил, что имя он не помнит, но однозначно не Сото.

– Будь у кубинца японское имя, я бы ни за что не забыл!

Если ей нужно знать точно, продолжал он, то следует посмотреть сопроводительные документы. Наверняка к ним прилагается телеграмма из посольства или другая подписанная бумага. Но для получения доступа нужно предоставить доверенность в отдел управления перевозками.

Как же Мирейя мечтала о солнцезащитных очках с зеркальными стеклами! На обратном пути Шлыков развлекал ее анекдотами о своих худших поездках, одноглазых гаишниках, втором составе блошиного цирка, о забытом в багажнике ведре, полном трехглазых раков… Бесполезно. Даже торт-мороженое из кафе «Прадо и Нептун» в Гаване не смог бы ее развеселить. Замечание Шлыкова, что скоро будет поворот в сторону Ленинградского района и Ховринской больницы, она пропустила мимо ушей – еще не время сообщать Эдуардо печальную новость. Надо поговорить с Эспозито и Зайас.

Шлыков явно не относился к числу нерешительных и медлительных москвичей: на подъезде к «Космосу» он предпринял новую атаку.

– Не обижайся, пожалуйста, – сказала Мирейя и осторожно положила руку ему на плечо. – Я с удовольствием пошла бы, но как раз сегодня вечером мне нужно быть на празднике в посольстве.

– Да, не слабо, куда уж мне с таким тягаться, – ответил Шлыков.

Дверь лифта уже закрывалась, когда кто-то сунул в щель дипломат.

– Стойте, стойте. Не вынуждайте ветерана подниматься по лестнице.

Мирейя нажала на кнопку. Высокий, худощавый старик вошел в кабину и, пыхтя, поставил дипломат. Мирейя почувствовала запах ванильного трубочного табака. Старик прошепелявил что-то отдаленно напоминавшее русскую речь и превосходившее языковые познания Мирейи.

– Не за что, – ответила она наугад.

– О-хо-хо, – вздохнул старик. Надавив пальцем на морщинистую щеку, он закатил глаза.

Мирейя изучала носки туфель, размышляя, что бы надеть вечером, когда лифт, резко дернувшись, остановился. Дверь приоткрылась на несколько сантиметров – за ней была бетонная стена шахты – и закрылась. На табло над дверью огонек мигал между цифрами 8 и 9. Наверное, что-то вышло из строя, когда дедуля заблокировал дверь, подумала Мирейя; старик, очевидно, прочитал эту мысль по глазам:

– Я уже много лет так делаю, и ни разу лифт не застревал!