Генри Каттнер - Мутант
«Убивайте их, убивайте… убивайте!» — ревели ее мысли.
«Повсюду? — изумился Беркхальтер, ошеломленный напряжением, которое он почувствовал со стороны вихря ликующей ненависти. — Сегодня ночью, во всем мире?» — Неужели параноики поднялись повсюду, или же только в Секвойе?
И потом он неожиданно ощутил предельную ненависть Барбары Пелл. Она мысленно ответила ему, и в том, как она ответила, он опознал все зло этой рыжеволосой женщины. Если бы она полностью растворилась в отравленном пламени толпы, думал Беркхальтер, он все равно ненавидел бы ее, но ему не пришлось бы ее презирать.
Она ответила ему довольно холодно, отключив часть своего сознания от ревущей ярости, которая брала свой огонь от воющей толпы и передавала его как факел другим параноикам, чтобы разжечь их ненависть.
Она была очаровательной и сложной женщиной, Барбара Пелл. У нее было странное, зажигающее качество, которое столь полно не демонстрировала ни одна женщина со времен, вероятно, Жанны Д'Арк. Но она не полностью отдавала себя пылавшему в ней огню, мыслям и запаху крови. Она намеренно бросала себя в кровавую купель, осмотрительно купаясь в неистовстве своего безумия. И купаясь, она могла все так же спокойно отвечать, что было еще ужаснее, чем ее пыл.
«Нет, только в Секвойе, — ответил ее разум, еще секунду назад бывший слепым ревущим призывом к убийству. — Ни один человек не должен выжить, чтобы рассказать об этом, — сказала она мысленными образами, источавшими холодный яд, обжигавший сильнее, чем горячая кровожадность ее мыслей-трансляций. — Мы захватили Секвойю. Мы захватили взлетные площадки и электростанцию. Мы вооружены. Секвойя отрезана от остального мира. Погром начался только здесь. Как рак. Он должен быть здесь и остановлен.»
«Как?»
«А как ты уничтожаешь раковую опухоль?» — Яд бурлил в ее мыслях.
«Радием», — подумал Беркхальтер.
«Радиоактивностью. Атомными бомбами.»
«Испепелить?» — удивился он.
Обжигающий холод подтверждения был ему ответом. Ни один человек не должен выжить, чтобы рассказать об этом. Города и раньше уничтожались другими городами. На сей раз можно обвинить Пайнвуд — между ним и Секвойей была конкуренция.
«Но это невозможно. Если телеаудиосвязь Секвойи мертва…»
«Мы посылаем фальшивые сообщения. Любые прилетающие вертолеты будут остановлены. Но покончить с этим необходимо быстро. Если хоть один человек спасется…» — ее мысль растворилась в нечеловеческом неразборчивом нытье, подхваченном и жадно повторенном хором других разумов.
Беркхальтер резко оборвал контакт. Он был немного удивлен, обнаружив, что в течение всего разговора шел к госпиталю, петляя по предместьям Секвойи. Теперь он будучи в полном сознании слышал далекий вой, который нарастал, спадал почти до полной тишины и снова поднимался. Этой ночью даже обыкновенный человек мог ощутить бег по улицам безумного зверя.
Некоторое время он молча двигался сквозь мрак, ослабленный и потрясенный как контактом с сознанием параноика, так и угрозой того, что случилось, и что еще могло произойти.
«Жанна Д'Арк, — думал он. — У нее тоже была эта воспламеняющая умы сила. Она тоже слышала… „голоса?“ Может быть, она была невольным телепатом, рожденным задолго до своего времени? Но, во всяком случае, за проявляемой ею мощью был разум. А Барбара Пелл…»
Как только ее образ возник в его сознании, ее мысль тут же настойчиво коснулась его, ужасающе холодная и трезвая среди намеренно поднятой ею резни. Видимо случилось нечто, нарушающее ее планы, иначе…
«Беркхальтер, — беззвучно спросила она. — Беркхальтер, слушай. Мы будем сотрудничать с вами.»
«Мы не собирались делать этого, но… где Немой, Хобсон?»
«Я не знаю.»
«Запас бомб исчез. Мы не можем их найти. Потребуются часы, прежде чем новый груз бомб будет доставлен по воздуху из ближайшего города. Он уже в пути. Но каждая потерянная нами секунда повышает риск, что все откроется. Найди Хобсона. Это единственное сознание в Секвойе, которое мы не можем затронуть. Заставь Хобсона сказать нам, где они. Заставь его понять, Беркхальтер. Это касается не только нас. Если хоть слово о происходящем просочиться во внешний мир, каждому телепату в мире будет грозить опасность. Раковая опухоль должна быть уничтожена прежде, чем она распространится.»
Беркхальтер ощущал текущие к нему убийственные потоки мыслей. Он свернул к темному дому, отошел за куст и подождал, пока толпа протекла мимо него, сверкая факелами. Он чувствовал себя слабым и потерявшем надежду. То, что он увидел на лицах людей, было ужасно. Существовали ли эти ненависть и ярость на протяжении поколений в глубине сознания — это безумное насилие толпы, обрушившееся на Болди от такой мелкой провокации?
Здравый смысл подсказал ему, что провокация была достаточной. Когда телепат убил обыкновенного человека, это была не дуэль — это было убийство. Кости были брошены. И уже много недель в Секвойе работала психологическая пропаганда.
Обыкновенные люди не просто убивали чуждую расу. Они хотели уничтожить личного врага. Сейчас они были уверены, что Болди собирались завоевать весь мир. Пока что еще не сказал, что Болди едят детей, но, возможно, до этого недалеко, подумал Беркхальтер.
Предпосылки. Децентрализация помогала Болди, поскольку она делала возможным временное информационное эмбарго. Связи, соединявшие Секвойю с остальным миром, были блокированы; они не смогут оставаться закрытыми навсегда.
Он проскочил через двор, перепрыгнул через изгородь и оказался среди елей. Он ощутил желание пойти прямо на север, в чистую глушь, оставляя позади сумятицу и ярость. Но вместо этого он повернул на юг, к далекому госпиталю. По счастью ему не пришлось при этом переправляться через реку; мосты, несомненно, охранялись.
Возник новый звук, нестройный и истерический. Лай собак. Животные, как правило, не могут принимать телепатические мысли людей, но бушующий сейчас в Секвойе ментальный шторм увеличил частоту — или энергию — до куда более высокого уровня. И мысли тысяч телепатов всего мира были сосредоточены на маленьком городке Тихоокеанского побережья.
Слушайте, слушайте! Лают собаки!
Нищие в город идут…
Но есть и другая поэма, думал он, роясь в памяти. Другая, которая подходит даже лучше. Как же…
Надежды и страхи всех лет…
5Бездумный лай собак был хуже всего. Он поднимал напряжение воя, сумасшедшей дикости, что бушевала вокруг госпиталя подобно приливным волнам. Пациенты тоже откликались на это; потребовались мокрые простыни и водная терапия, а в некоторых случаях и смирительные рубашки.
