Генри Каттнер - Мутант
Сначала, не испытывая никаких чувств, знакомых обыкновенному человеку, вы мягко и восприимчиво касались сознания ваших друзей. Там было место для вас, и вы были желанным гостем. Медленно, по мере того, как распространялось ощущение мира, вы приближались к центру, этому совершенно не поддающемуся описанию месту в пространстве-времени, представлявшему собой синтез интеллигентных, живых умов. Только по аналогии можно представить это место.
Это полусон. Это похоже на тот момент, когда сознание уже вернулось, чтобы вы могли понять, что еще не проснулись, и можете насладиться спокойным расслаблением дремоты. Если бы вы могли оставаться в сознании во время сна — это возможно было бы похоже.
В этом не было ничего наркотического. Шестое чувство, достигшее столь высокой отметки, что оно смешивается и отталкивается от других чувств. Каждый Болди вносит что-то свое. Сначала беды и беспокойства, эмоциональные неуравновешенности и тревоги — все это бросается в Круг, просматривается и растворяется в кристально-чистой воде единства. Потом очищенные и укрепленные Болди приближаются к центру, где мысли сливаются в единую симфонию. Оттенки цвета, ощущаемые одним из членов общества, оттенки звука, света и чувства — все они отдельными нежными нотами входили в оркестровку. И каждая нота объемна, поскольку она несет личную индивидуальную реакцию каждого Болди на воздействия.
Здесь женщина вспоминает чувственную мягкость бархата на своей ладони, с соответствующим ментальным толчком. Мужчина приносит сюда кристально-острое удовольствие решения сложного математического уравнения — интеллектуальный противовес низшему ощущению бархата. Шаг за шагом выстраивалась связь, пока не возникало ощущение единого мозга, работающего в полном согласии, гармонии, без единой фальшивой ноты.
Тогда начинал выстраиваться единый разум. Он начинал думать. Это был психический коллоид, по сути — интеллектуальный гигант, силу и разум которому придавали эмоции, чувства и желания каждого человека.
Потом в это прозрачное единство ворвалась мысль-сообщение, которая на миг заставила сознания слиться вместе в финальном отчаянном объятии, где смешались страх, надежда и дружественность. Общий Круг распался. Теперь каждый Болди ждал, помня, что сказала мысль Хобсона:
«Погром начался.»
Он не передал эту мысль сам. Мысли одетого в шлем Немого не в состоянии прочесть никто, кроме другого Немого. Дюк Хит, сидевший с Хобсоном на залитой лунным светом земле возле госпиталя, выслушал устное предупреждение и передал его другим Болди. Сейчас его мысли продолжали вспыхивать над Секвойей.
«Идите в госпиталь. Избегайте обыкновенных людей. Если вас увидят, то могут линчевать.»
В десятках домов встречались взгляды, в которых мгновенно вспыхивал полной силой страх. В этот миг по всему миру что-то сверкнуло невыносимым напряжением от одного мозга к другому чувствительному сознанию. Этого не заметил ни один из обыкновенных людей. Но со скоростью мысли это знание облетело планету.
От тысяч Болди, разбросанных по поселениям, вертолетам и наземным машинам, пришла мысль поддержки.
«Мы одно целое, — говорила она. — Мы с вами.»
Это — от Болди. От параноиков, которых было гораздо меньше, пришли послания ненависти и триумфа.
«Убивайте людей, у которых есть волосы!»
Но ни один телепат за пределами Секвойи не знал, что же происходило.
Беркхальтер скрывался в старом пластиковом доме на самой окраине города. Сейчас он выскользнул через боковую дверь в прохладную тишину ночи. Над головой висела полная желтая луна. Рассеянный свет поднимался с далекой Рэдвуд-Стрит, более расплывчатые полосы света в воздухе отмечали другие улицы. Мышцы Беркхальтера напряглись. Он чувствовал, как горло сжимало чувство, близкое к панике. Годы ожидания выстроили в каждом Болди сильный страх, и сейчас, когда час пробил…
Барбара Пелл настойчиво лезла в его мысли, и когда его разум вспоминал ее образ, ее мысль мгновенно коснулась его, дикая и фееричная, злорадно-триумфальная, все его существо отпрянуло от нее, хотя против его воли, казалось, что-то заставляло его принимать ее сообщения.
«Он мертв, Беркхальтер! Он мертв! Я убила Фреда Сэлфриджа!»
Слово «убила» отсутствовало в мысли параноика, но там дымящаяся вспышка триумфа, влажного от крови, — кричащая мысль, от которой содрогался разум любого здорового человека.
«Дура! — кричал ей Беркхальтер через далекие улицы, его мысли немного прониклись ее дикостью, и он не вполне управлял собой. — Ты сумасшедшая дура, ты начала это?»
«Он собирался найти тебя. Он был опасен. Его речи все равно бы спровоцировали погром — люди начинали думать…»
«Это нужно остановить!»
«Это произойдет! — Ее мысль была страшно уверенной. — У нас есть план.»
«Что случилось?»
«Кто-то видел, как я убила Сэлфриджа. Его брат Ральф напомнил о… прежнем законе Линча. Слушай.» — Ее мысль была головокружительной от триумфа.
И тогда он услышал это — звенящий вой толпы, пока далекий, но нарастающий. Звучание мыслей Барбары Пелл было топливом для огня. Он уловил ее страх, но страх извращенный, связанный с желанием того, что его вызывало. Та же кровожадная ярость звучала и в крике толпы, и в красном пламени безумного сознания Барбары Пелл. Они приближались к ней, все ближе…
На мгновение Беркхальтер почувствовал себя женщиной, бегущей по сумеречной улице, спотыкаясь, вставая, соревнуясь с толпой линчевателей, преследующих ее по пятам.
Мужчина-Болди выскочил на дорогу перед толпой. Он сорвал с себя парик и помахал им в воздухе. Ральф Сэлфридж с мокрым от пота узким лицом взвизгнул от ненависти и повернул поток за новой жертвой. Женщина скрылась в темноте.
Они поймали мужчину. Когда умирает Болди, в эфире возникает пустота, мертвая тишина, которой ни один телепат не коснется сознательно. Но перед тем, как вспыхнула эта пустота, агонизирующая мысль Болди сверкнула на Секвойей с оглушающим ударом, и тысяча сознаний на мгновение вздрогнула от него.
«Убивайте людей, у которых есть волосы!» — визжала яростная и безумная мысль Барбары Пелл. Это было то, что называлось фурия. Когда разуму женщины дают волю, он попадает в такие бездны дикости, в которые никогда не проникнет мужской рассудок. С незапамятных времен женщина жила ближе к пропасти, чем мужчина — ей приходилось делать это, чтобы спасти свое потомство. Первобытная женщина не могла позволить себе сомневаться. Нынешнее безумие Барбары Пелл было красным, струящимся, первобытным по силе. И это было феерическое явление, зажигавшее нечто в каждом сознании, к которому оно прикасалось. Беркхальтер почувствовал, как на границах его сознания вспыхивают крохотные язычки пламени, и все здание его личности дрожит и отступает. Но он чувствовал и другие мысли, безумные мысли параноиков, тянущиеся к ней и в экстазе бросающие себя в бойню.
