М Валигура - Серебряная тоска
- Красиво жить не запретишь, - сказал он. - Давай я тебе отрежу.
Я, вообще-то, не очень любил чай с лимоном, но отец так очевидно гордился произведённым эффектом, что я не захотел разочаровывать его и кивнул. Отец резал лимон хлебным ножом-пилой. Кусок получился толстый и корявый. Он с шумом плюхнулся в мой стакан, измазавшись не до конца осевшими чаинками. Отрезав себе кусок поменьше, отец сунул остаток лимона назад за окно.
- А вот от тебя опять водкой воняет, - неожиданно заметил он. - И что за радость?
- Никакой, - грустно согласился я.
- Так чего ж ты пьёшь?
- Ничего другого не остаётся.
- Как так?
- Да вот такая жизнь, папа.
- Какая такая?
- В том-то и дело, что никакая. Тяжёлая, одним словом. Озоновая дыра над Антарктидой, война на Ближнем Востоке, а Иди Амин, оказывается, вообще жён своих жрал.
- Тебе что, сынок, деньги нужны?
Где-то внутри я и расплакался и рассмеялся одновременно. Всё правильно, папа, - раз я к тебе пришёл, значит мне снова нужны деньги. Такой сыночек, как я, с иною целью не приходит.
- У нас как раз десять дней назад получка была, - продолжал отец, - так что на червонец могу раскошелиться. А через недельку приходи за вторым.
- Спасибо, папа, - улыбнулся я, - но деньги мне не нужны. Скорее наоборот.
- Что наоборот?
Я молча достал из кармана десять золотых монет и положил их на стол.
- Что это? - удивился отец.
- Возьми. Это тебе.
- Что это? - повторил отец.
- Тут золота тысяч на двадцать будет, - объяснил я. - А продать можно одному коллекционеру. Адрес я тебе дам. Или, если хочешь, могу сам к нему съездить, а тебе привезти деньги.
- Игорёк, ты слышал - я спросил что это?
- Говорю ж - золото, - вздохнул я. - Клад мы нашли. С Серёжкой. Не краденное, не бойся. Возьми себе.
- Зачем? - просто спросил отец.
- Ну, как, - устало сказал я, - всё ж ты мой отец. Выберешься из этой дыры, переедешь в какую-никакую приличную квартиру, заведёшь себе домашние тапочки вместо валенок, кота, телевизор купишь - я знаю что... Что захочешь, в общем.
- А зачем? - снова спросил отец.
- Ну, пап, ты даёшь, - несколько нервно рассмеялся я.
- Максимум, что я даю, - спокойно ответил отец, - это тебе червонец в месяц. Вот что, Игорёк, забери-ка ты эти монеты.
- Но почему? - спросил я, прекрасно зная, почему.
- Видишь ли, - начал отец, - во-первых, в валенках мне уютней и теплее, я ведь уже немолодой человек. А, во-вторых... Вот, чай у меня есть, лимон даже (отец по-прежнему гордился лимоном), хлеб есть, колбаска, картошку или, там, макароны всегда сварить могу. Иногда соседи по бараку зайдут с бутылочкой вина, а то и пива с рыбкой принесут. А чего мне ещё надо? Не хочу я менять свои маленькие радости на твои большие хлопоты. Так что монеты эти ты забери. И, если можешь, не обижайся на меня.
- По-моему, папа, ты познал Высший Разум, - сказал я, ничуть на него не обижаясь и стыдливо пряча монеты в карман.
- Не знаю, о чём ты толкуешь, но мне моя жизнь нравится. И менять я её не хочу.
- Ты счастлив, папа? - неожиданно спросил я.
- Я доволен. А будешь почаще приходить - чайку там попить, поговорить ещё больше доволен буду. Намёк понял? С соседями своими тебя познакомлю.
- Намёк понял, - ответил я. - Приходить буду. Ну, а с золотом этим что мне делать посоветуешь?
- А что я могу посоветовать? Матери, во всяком случае, не носи - не возьмёт, сам знаешь. У коллекционера своего на деньги обменяй. Друзьям раздай. Сдай в милицию. Или - Волгу знаешь? В неё кинь. И живи, как живёшь. Тебе же спокойнее будет.
- Я подумаю, папа, - сказал я, вставая. - И обязательно сообщу тебе своё решение. Ну, спасибо тебе за чай... С лимоном.
- Постой, Игорёк, - остановил меня отец. - Десятку-то возьми... на всякий случай.
Всё по той же чавкающей слякоти я шёл к атобусной остановке. В одном кармане у меня побрякивали золотые монеты, в другом шуршала папина десятка.
"Нет Высшего Разума, - подумал я в автобусе. - Нет его, нет. Есть только тоска.
Но, уж её-то, в избытке. И вдохновения нет. Есть только тоска. Серебряная, как ночной, падающий снежок. Серебряная, как развевающий его ветер. Серебряная, как серебро. Как остывшее серебро. Поздравляю, Игорь, ты нашёл себя, ты - остывшее серебро. В кармане звонко хрустнули остывшие золотые монеты. Всё-таки серебро благородней золота, в который раз подумалось мне. Тут хрустнуло и серебро. Не в кармане. А где? В душе. Как напыщенно, Игорёк. Плевать - правда. Почему же сокровенная правда так часто звучит напыщенно? Почему лучшие наши чувства остаются невысказанными из боязни выспренности? Как тяжело сказать: я люблю тебя, если действительно любишь, и как легко сказать: да пошёл ты... да пошла ты... да пошло ты...Пошлу...Пушло. Всё, Игорь, приехали.
Я вышел из автобуса.
- Где тебя носило? - спросил Руслан.
- А "спасибо"?, - спросил я.
- За что "спасибо"?
- За зонтик. Который я так любезно оставил вахтёрше.
- А-а, извини, спасибо.
- И потом, что значит - носило? Сейчас ещё только десять.
- Ещё только, - сказал Руслан.
- А что?
- Ничего. Давай спать ложиться.
- Русланчик, а ты знаещь, что Высший Разум - это мираж? - спросил я мрачно, раздеваясь и укладываясь.
- Спи.
И я, похоже, действительно уснул. Только всхлипнул напоследок: "Руслан, Руслан"
- и тут же замолк. Потому что это был уже не Руслан.
* * *
Данзас был ещё бледнее меня. Что не удивительно - в моих жилах течёт, всё-таки, африканская кровь. Он стоял столбом, а поскольку я в возбуждении наворачивал в ожидании поединка круги, скрипя снегом, мне казалось, будто он путается у меня под ногами.
- Вы можете постоять хоть секунду спокойно, - нервно сказал я.
Данзас как-то по-овечьи удивлённо посмотрел на меня. Можно было подумать, что он агнец которого ведут на закланье.
- Александр Сергеевич... Саша... Ещё не поздно... едемьте отсюда... я всё улажу, - бормотал он.
- Ах, извините, это, кажется, я суечусь под вашими ногами... Дайте пистолет.
- Пистолет? Да-да, держите... - Он протянул мне пистолет, вцепившись в его рукоять мёртвой хваткой.
- Но, позвольте, милостивый государь, вы же не пускаете!
- А? Да-да...
Дантес и д`Аршиак весело переговаривались шагах в полусотни от нас.
- Дайте пистолет, - процедил сквозь зубы я.
- Держите. - Данзас неожиданно сдался.
Лепаж наполнил мне ладонь какой-то вдруг тоскливой тяжестью. Я даже отшатнулся назад, и Данзасу пришлось поддержать меня под локоть.
- Саша, - снова сказал он.
- Выше голову, господин Данзас! - полупрокричал я. - Впереди - свет тьмы или тьма света!
Данзас поглядел на меня, как на безумца.
- Разве вы не понимаете?! - вскричал вдруг он. - Дерясь против вас, Дантес ставит под удар лишь себя. Дерясь против Дантеса, вы ставите под удар лучшее, что есть в России!
