Курт Воннегут - Галапагосы
Люди и по сей день икают. И по-прежнему бывают неспособны справиться с этим. Я часто слышу эту икоту, при которой голосовая щель человека непроизвольно смыкается и дыхание прерывается спазмами, – когда они лежат на просторных белоснежных пляжах или плещутся в голубых лагунах. Если уж на то пошло, то люди нынче икают чаще, чем миллион лет тому назад. Я полагаю, это связано не столько с эволюцией, сколько с тем, что многие из них глотают сырую рыбу, не прожевав ее хорошенько.
(ЛЮДИ)
И еще люди смеются столь же часто, как и прежде, несмотря на свои усохшие мозги. Когда они кучкой лежат на пляже и один из них вдруг вздумает пернуть, остальные дружно принимаются смеяться и смеются без умолку, в точности как это делали люди миллион лет назад.
37
– Ик… – продолжал капитан. – В сущности, мои опасения… ик… *3игфрид, оправдались. Я давно говорил, что время от времени следует ожидать падения крупных метеоритов. Именно… ик… так и… ик… произошло.
– Нет, это взорвалась больница, – опроверг *3игфрид (ибо ему это виделось так).
– Ни одна больница сроду так не взрывалась, – возразил капитан и, к ужасу *3игфрида, взобрался на поручни и приготовился прыгнуть на причал. Собственно, расстояние их разделяло не слишком большое, каких-нибудь пара метров, но капитан был очень пьян. Тем не менее он успешно перелетел через черный провал и грохнулся коленями о покрытие причала. Это излечило его от икоты.
– На корабле еще кто-нибудь есть? – спросил *3игфрид.
– Никого здесь нет, кроме нас, двух цыплят безмозглых, – ответил тот, еще понятия не имея, что на них с братом лежит ответственность за спасение кого-то, кроме них самих, ведь пассажиры автобуса до сих пор лежали вповалку на полу. Вылезая из автобуса, *3игфрид оставил Мэри Хепберн «Мандаракс», на тот случай если ей нужно будет перемолвиться с Хисако Хирогуши. Для общения с маленькими канка-боно, как я уже сказал, компьютер был бесполезен.
Капитан обхватил рукой ходящие ходуном плечи *3иг-фрида и проговорил:
– Не бойся, братишка. Мы из древнего живучего рода. Что за важность какой-то метеоритный дождь для фон Кляйстов?
– Ади, скажи: а можно как-нибудь поближе подтащить корабль к пристани? – снова спросил тот, думая, что сидящие в автобусе наверняка будут чувствовать себя спокойнее и свободнее на борту судна.
– Да пошел он, этот корабль! На нем все равно ничего не осталось, – бросил капитан. – Думаю, они вынесли оттуда даже старика Леона.
(Под Леоном имелся в виду все тот же я.)
– Ади, – опять заговорил *3игфрид, – там, в автобусе, десять человек, и у одного из них сердечный приступ.
– Они что, невидимки? – усомнился капитан, искоса взглянув на автобус. Икота его снова прошла.
– Они все лежат на полу, испуганные до смерти, – объяснил *3игфрид. – Ты должен скорей протрезветь. Я о них позаботиться не могу. Так что тебе придется сделать для них все, что только в твоих силах. А я больше за свои действия отвечать не могу, Ади. Надо было случиться, чтобы именно сейчас у меня разыгралась отцова болезнь.
Время для капитана остановилось. Это ощущение ему было знакомо. Он с неизбежностью испытывал его несколько раз в год – когда ему сообщали нечто такое, над чем он был не в силах смеяться. Знал он и то, как опять запустить ход времени: для этого нужно было отмести неприятную весть.
– Неправда, – заявил он и на сей раз. – Быть такого не может.
– Я что, по-твоему, выплясываю ради развлечения? – возмутился *3игфрид и припустил, подпрыгивая помимо своей воли, прочь от брата; затем, также помимо воли, вновь прискакал к нему и продолжал: – Моя жизнь кончена. Вероятно, не стоило труда и жить. По крайней мере я хоть не наплодил потомства – а то какая-нибудь несчастная женщина могла бы родить на свет еще одного урода.
– Я чувствую себя таким беспомощным, – проронил капитан и добавил: – И жутко пьяным. О Господи! Вот уж чего я не ожидал, так это что на меня свалится еще какая-то ответственность. Я ведь просто в дребадан. Голова совершенно не варит. Скажи, что мне делать, Зигги.
Он был слишком пьян, чтобы на что-то сгодиться – и потому безучастно стоял, с отвисшей челюстью и выпученными глазами, покуда Мэри Хепберн, Хисако и *3игфрид, когда тому на время удавалось унять нервную пляску, подтягивали корму судна к причалу, используя вместо тягача автобус, который затем подогнали вплотную к корме, чтобы по нему, как по лестнице, забраться на нижнюю палубу. Иначе туда было никак не попасть.
Да, конечно, вы можете на это сказать: «Ну разве не гениально с их стороны?», «Им бы ни за что до этого не додуматься, не будь у них таких замечательных больших мозгов!», «Можно биться об заклад, что сегодня никто не сумел бы такого придумать!» и еще что-нибудь в том же роде. Но, с другой стороны, им не пришлось бы проявлять такую находчивость и бороться со столь неблагоприятными обстоятельствами, не стань планета практически непригодной для обитания из-за действий и усилий других людей, которые подсказал им их замечательный большой мозг. Ибо сказано «Мандараксом»:
То, что теряем мы на поворотах, наверстываем на прямой!
Патрик Реджинальд Чалмерс (1872–1942)* * *
Можно было ожидать, что больше всего возни им предстоит с пребывавшим в беспамятстве *Джеймсом Уэйтом. В действительности же больше хлопот им доставил капитан, который был чересчур пьян, чтобы ему можно было доверить роль звена в образовавшейся человеческой цепи, и который мог лишь горевать на заднем сиденье автобуса, что так напился. Икота опять вернулась к нему.
*Уэйта же они затащили на палубу следующим образом. На причале они нашли лишний трос – и Мэри Хепберн обвязала свободный конец вокруг лежащего. Это подобие упряжи было ее собственным изобретением. В конце концов, она была опытной альпинисткой. Обвязав, они положили его рядом с автобусом. Вместе с Хисако и *3игфридом они забрались на крышу автобуса и как можно осторожнее подняли его туда на тросе. После чего, опять же втроем, приподняли и перевалили через поручни на палубу корабля. Позже они перенесут его повыше, в солярий, где сознание вернется к нему на некоторое время – достаточное для того, чтобы они с Мэри Хепберн стали мужем и женой.
* * *
Покончив с этим, *3игфрид спустился вновь, на этот раз за капитаном. Последний, зная, что выставит себя на посмешище, попытавшись залезть на крышу автобуса, тянул время. Прыгать в подпитии было легко. Взбираться же куда-то, если это сопряжено было хоть с малейшими сложностями, – совершенно иное дело. Для чего столь многие из нас в те времена намеренно вышибали из головы почти все мысли алкоголем, остается тайной. Быть может, таким способом мы пытались дать эволюции толчок в нужном направлении – в сторону уменьшения размеров мозга.
