Raptor - Хо
И вот, она мягко упала на рыхлую заснеженную поверхность, словно в перину. Со стеклянным позвякиванием, вокруг неё тут же повылазили острые пики сосулек. Их копьеобразные лучи едва не задели тело девушки, выдвинувшись вокруг её туловища, головы, рук и ног. Но ни один шип даже не поцарапал её. Ольга представила, что лежит на подушке огромной щётки для волос. Сравнение показалось ей довольно забавным.
Что-то гулко хрустнуло в глубине шара, и тут же по всей его длине прошлась ровная трещина, разделившая его надвое. Разлом проходил непосредственно под Ольгой. Девушка чувствовала, как он расширяется, расходясь в стороны, как внутрь осыпается снег с поверхности, и палки отломившихся сосулек. Поднявшись на четвереньки, Вершинина ощутила, что её руки и ноги плавно разъезжаются, и она вот-вот провалится в трещину. Наверное, сейчас следовало быстренько откатиться в сторону, но ей почему-то этого не хотелось. Напротив, она с любопытством разглядывала открывающийся перед ней разрез душевной брони.
Вечная мерзлота составляла трёхметровый слой. Под ним располагалась тоненькая, не более полутора метров, корка ороговевшего панциря, закрывавшего что-то тёплое, нежное, и, несомненно, живое. Когда панцирь треснул, как скорлупа грецкого ореха, эта внутренняя субстанция задрожала, словно от испуга, и съёжилась в комок. Определение подобных действий подходило к столь неестественной сущности весьма условно, однако Ольга была готова поклясться, что внутреннее естество души действительно сжалось клубочком, и вздрагивало от страха. Это выглядело так трогательно.
— Не бойся, — произнесла девушка, как можно ласковее. — Я тебя не обижу.
Душа слегка успокоилась, перестала дрожать. Теперь отчётливо ощущались исходящие от неё флюиды любопытства и доброжелательности. Но некая настороженность всё-таки оставалась. К тому моменту, трещина разошлась уже настолько широко, что Оля не могла более держаться за её края, и провалилась внутрь. Пролетев немного, она увязла в чём-то гелеобразном, невесомом, распространяющем тепло. Сразу после этого, створки панциря громко захлопнулись у неё за спиной. Затем, сверху донизу пробежал потрескивающий звук — это намертво спаялся шов, отрезав обратный путь.
Плёнка, в которой застряла Ольга, начала растворяться, расползаясь и разлипаясь. В конце концов, она испарилась окончательно, оставив гостью стоять на ровном полу, посреди очень красочной, наполненной солнцем комнаты. Свежий ветерок врывался в настежь распахнутые окна, развевая лёгкие занавески. На столике работал проигрыватель, из динамиков которого лилась звонкая детская песенка.
Оля осмотрелась по сторонам. Вместо обоев на бревенчатых стенах сплошь и рядом были развешаны рисунки, сделанные каким-то маленьким художником. Кроме музыки и рисунков, о том, что это именно детская комната, говорил факт наличия многочисленных игрушек, разбросанных на полу. Всё это вкупе не могло не вызвать приятных ностальгических воспоминаний о собственном детстве, ушедшем безвозвратно. Ольга подняла с пола плюшевого, слегка потрёпанного котёнка, погладила его, и, подойдя к стене, стала рассматривать картинки. По большей части, на них были изображены, в силу детских способностей, динозавры, корабли, и какие-то космические ракеты.
Со спины послышалось жужжание, и что-то стукнулось в её правую пятку. Вершинина приподняла ногу, и, увидев прикатившуюся игрушечную машинку, обернулась. Из противоположного конца комнаты на неё смотрел пятилетний мальчик, возникший непонятно откуда.
— Как тебе моя выставка? — спросил он, как ни в чём ни бывало.
— Э-э, что? — не сразу поняла Ольга, но тут же сообразила, что речь идёт о рисунках, развешанных по стенам. — А. Вы-ыставка. Да, да, очень интересные картины, очень.
— А какая тебе больше всех понравилась? — мальчику явно пришёлся по душе её отзыв.
— Сложно сказать. Они все очень красивые. Каждая по-своему хороша.
— Но всё-таки. Какая самая-самая из них?
— Хм, — Ольга обернулась к стенке с рисунками, и, сделав деликатную паузу, ткнула пальцем в первую попавшуюся, на которой изображались два сцепившихся динозавра. — Вот эта, наверное. Самая динамичная и волнующая. Невольно задумываешься, кто же из них победит?
— Мне тоже она нравится больше всех остальных. Я назвал её «Драма на болоте». Вот этот динозавр — хищник. Он напал на вот этого — травоядного. Но не победит ни тот, ни другой. Оба погибнут.
— Это очень печально.
— Да. Но что поделать? Жизнь в мезозое была очень тяжёлой.
— Ты такой маленький, и уже знаешь про мезозой? Поверить не могу.
— Знаю. В мезозойскую эру на Земле жили огромные динозавры. А до них была палеозойская эра. А знаешь, какая эра сейчас? Кайнозойская.
— Ну прямо вундеркинд. Я в твоём возрасте такие трудные слова и выговорить не могла. А уж понять их значение и подавно. Ты молодец, — Вершинина подошла к мальчугану, двигаясь осторожно, чтобы не наступить на какую-нибудь игрушку. — Меня зовут Оля. А тебя как?
— А меня Женя, — ответил мальчик, скромно потупившись.
— Сколько у тебя игрушек. Любишь в них играть?
— Люблю. Но иногда мне бывает скучно, потому что играть не с кем. Я ведь тут один.
— Один? И никого больше нет?
— Никого.
— Бедняжка. Как же ты тут живёшь, в полном одиночестве?
— Я привык.
— И тебе не страшно?
— А кого мне тут бояться? Тут никого нет. Страшно там — снаружи. Туда я не хожу. Никогда не хожу. И не хочу туда ходить.
— Кто тебе сказал, что там страшно?
— Никто.
— Тогда с чего ты это взял, если не выходил отсюда ни разу?
— Я просто знаю, и всё. Мне это снится. Поэтому я не люблю спать. Я боюсь спать, потому что во сне я попадаю туда. И там мне страшно. Там мне плохо. Мне очень не нравится спать.
Музыка стихла. Пластинка подошла к концу, и, скрипнув иглой, сошедшей с дорожки, автоматически остановилась.
— «Так вот значит какая она — душа человеческая», — задумалась Ольга. — «Маленькое, беззащитное существо, спрятанное в глубокой-глубокой норе, как в герметичном бункере, под толстым слоем брони, оружия, фильтров, хитроумных сенсоров, систем безопасности, и бесчисленного количества масок. Что же это получается? Мы — это на самом деле не мы, а роботы, сложные биомеханические конструкции, способные адаптироваться к внешней психологической среде. С врождённой способностью приспосабливаться. С внешней оболочкой, умеющей мимикрировать как под материальную, так и под моральную обстановку окружающего мира. Лишь бы выжить. Не-ет, не только выжить, но и победить в этой глобальной борьбе за место под солнцем! Установить своё драгоценное Я на священный пьедестал почёта, уважения, значимости. А это самое Я — вот оно. Скромное, наивное, тщедушное. Оно отгорожено от агрессивной внешней среды, спрятано за семью печатями, и его мало волнует то, с чем приходится сталкиваться носителю — тому самому роботу, который уже давно работает сам по себе, независимо от его участия. И считает себя настоящим человеком. Искренне в это верит, и бьётся, чтобы доказать право на это звание непонятно кому, таким же роботам-идиотам».
