Эллис Питерс - Один лишний труп (Хроники брата Кадфаэля - 2)
- У меня есть разрешение посещать церковь, - сладким голоском пропела девушка, и увидев, что стоявшие перед ней стражники не понимают по-английски, повторила то же самое по-французски. Фламандцы, однако, не были настроены пропускать девушку, и, скорее всего, захлопнули бы дверь у нее перед носом, если бы на спор у ворот не обратил внимания один из офицеров.
- У меня есть разрешение посещать мессу, - терпеливо повторила Элин подошедшему командиру, - я получила его от мессира Адама Курселя. Если вы сомневаетесь в моих словах, спросите у него самого - он подтвердит.
По-видимому, она действительно имела такую привилегию, ибо был отдан торопливый приказ, дверь распахнулась настежь, и стражники расступились, пропуская девушку. Элин прошествовала по большому двору, словно не замечая царившей там суматохи, и направилась к южному входу в церковь. Однако приметив пробиравшегося между сновавшими солдатами и удрученными паломниками брата Кадфаэля, она замедлила шаг, и возле самого крыльца пути их пересеклись. Девушка поздоровалась с ним весьма сдержанно, но улучив момент, когда они оказались рядом, произнесла тихонько, стараясь не привлекать внимания:
- Не беспокойся: с Годриком все в порядке - он в моем доме.
- Благодарение Всевышнему и тебе тоже, - выдохнул монах так же тихо. Как только стемнеет, я приду за ней.
Хотя Элин и назвала имя Годрик, по промелькнувшей заговорщической улыбке Кадфаэль понял, что сказанные им слова "за ней" вовсе не удивили девушку.
- А лодка где? - спросил он почти беззвучно.
- Она готова. Ждет там, где мой сад спускается к берегу.
Сказав это, Элин немного убыстрила шаг, а Кадфаэль, у которого давно не было так легко на сердце, тоже поспешил за ней в церковь и демонстративно занял свое место среди братьев.
Взобравшись на дерево на опушке леса, Торольд устроился в развилке, уплетал остатки захваченного с собой хлеба да пару яблок, сорванных с яблони на границе монастырских владений. За рекой, на западе, высился могучий утес, стены и башни замка, а дальше, направо, среди деревьев, теснились шатры королевского лагеря. Судя по тому, сколько народу отправилось шуровать в городе да в аббатстве, в лагере почти никого не осталось.
Хотя раны еще побаливали, тело Торольда, к немалому его удовлетворению, совсем неплохо ему подчинялось. Признаться, он даже удивлялся этому. Гораздо сильнее были душевные муки. Правда, ему не так уж далеко пришлось тащиться пешком, а стало быть, утруждаться: залезть же на раскидистое, с густой кроной, дерево было и вовсе пустяком, однако до чего приятно ощущать, как повинуются травмированные мускулы. Рана на бедре почти не беспокоила юношу, и даже более глубокая рана на плече не лишила его возможности владеть рукой. Другое мучило и терзало его: он исстрадался, думая о Годит, маленьком братишке, который так неожиданно превратился то ли в сестренку, то ли в еще более дорогое существо. Конечно, он доверял брату Кадфаэлю, но нельзя же взваливать всю ответственность за девушку на монашеские плечи, пусть даже такие крепкие и широкие. Торольд одновременно и сгорал от нетерпения, и страдал от неизвестности, не забывая, однако, поедать краденые яблоки. Он знал, что необходимо подкрепиться, - скоро ему потребуются все его силы.
Между ним и рекой, вдоль берега Северна, прошел патруль. Торольд замер, не осмеливаясь пошевелиться, пока воины не скрылись из виду в направлении моста и аббатства. Бог весть, какой придется делать круг по окрестностям города, чтобы обойти королевские кордоны.
Сегодня поутру он проснулся, заслышав доносившиеся с моста и разносившиеся над водой звуки, в значении которых он не мог усомниться. Сна как не бывало. Множество народу, и конного, и пешего, топотом сапог и цокотом копыт выбивало монотонный ритм на каменных пролетах моста - гулкое эхо отдавалось над речной гладью, отражаясь от деревянных стен мельницы. Торольд вскочил, еще не понимая, что к чему, оделся, на ходу стараясь скрыть следы своего пребывания на мельнице, и только после этого решился выглянуть. Сходившие с моста войска разворачивались веером, и юноша понял, что медлить больше нельзя. Он не оставил никаких следов - побросал в реку все, что не мог унести с собой, - и припустил через монастырские земли, подальше от двигавшегося по берегу отряда.
Он не знал, почему и на кого устроена эта грандиозная облава, но зато очень хорошо представлял, кто скорее всего в нее угодит, и теперь его единственной целью стало поскорее добраться до Годит, где бы та ни находилась, и заслонить ее от опасности. А лучше всего увезти ее отсюда в Нормандию, где ничто не будет ей угрожать.
У берега реки очередной патруль разделился, продираясь сквозь те самые кусты, в которых Годит нашла раненого беглеца. Солдаты уже осмотрели заброшенную мельницу, но, слава Богу, там не осталось никаких видимых следов. Воины почти скрылись из виду, и юноша, почувствовав себя в безопасности, осторожно спустился с дерева и углубился в лес. Участок королевской дороги, ведущей на Лондон, от моста до часовни Святого Жиля, был по обе стороны застроен лавками и домами, и следовало держаться оттуда подальше. Можно было либо двигаться дальше на восток, а потом выйти на дорогу и пересечь ее где-нибудь за часовней, либо выждать, пока стихнет весь этот переполох, и вернуться назад тем же путем. Вся беда заключалась в том, что Торольд понятия не имел, когда все это кончится, да и сил терзаться неизвестностью из-за Годит у него больше не было. Да, скорее всего он не решится пересечь дорогу около часовни, и хотя ручей для него не преграда - подходить к этому месту напротив аббатских садов будет по-прежнему небезопасно. Может, найти укрытие, залечь там и, улучив момент, прошмыгнуть и спрятаться в куче гороховых стеблей, а там, если все будет тихо, пробраться в садик брата Кадфаэля, о котором он знал только понаслышке, в тот самый сарай, где последнюю неделю проводила ночи Годит... Решено - так он и поступит - пойдет кружным путем. Вернуться - значило бы оказаться поблизости от моста, а там наверняка до наступления темноты появятся солдаты, и неровен час, останутся и на ночь - кому нужна пустая бравада... Юноша жаждал действия, и ожидание казалось ему нестерпимым. Неожиданный налет перепугал, возмутил и переполошил всех окрестный жителей, и в таких обстоятельствах Торольду нужно было особенно остерегаться, чтобы не привлечь к себе внимания. Ведь в здешних краях все жившие по соседству прекрасно знали друг друга, а теперь, когда все были взбудоражены, встретив незнакомого юношу, непременно стали бы его расспрашивать и выяснять, кто он таков. Несколько раз ему приходилось прятаться и пережидать опасность. Люди, жившие поблизости от дороги, первыми испытали все прелести общения с фуражными отрядами, и теперь стремились убраться подальше. Те же, кто работал на дальних полях или пас скот, напротив, тянулись поближе к дороге, торопясь удовлетворить любопытство.
