Евгений Сыч - Ангел гибели
— Господь не наставил? — неуверенно спросил Вадим.
— Нет, — скорбно покачал головой Юрка. — Меч вот дал, и все.
— Меч дан, чтобы диавола сокрушить, — бледными губами проговорил Вадим.
— Дьявола? — задумался Юрка. — Насчет дьявола ничего сказать не могу, не встречал я дьявола. Бесов видел, но это так, ничего особенного. Могу сокрушить, наверное, двух-трех, если постараться. Только, мне кажется, ничего не изменится. У них свои задачи, своя работа.
— Дозволь спросить, — Юрка осекся. — Точно ли ты ангел божий?
— Ангел, ангел, — подтвердил Юрка. — Юрой зовут.
— Это Георгий, значит? Тебе лучше знать, конечно, только ты не такой какой-то. Ты как-то говоришь, — испугался сам себя Вадим, — не как ангел.
— Приехали, — сказал Юрка, ухмыльнувшись. — Может, ты меня поучишь, как я говорить должен? Теперь я, пожалуй, понимаю, почему тебя со всех работ гнали, разве что покойники не протестуют. Больше ты, видать, ни с кем столковаться не можешь.
— Характер у меня и правда скверный, — мягко согласился Вадим. — Только кому-то ведь надо мертвых прибирать, а родственники этого часто не умеют. Сам ведь усопший себя не причешет, не обмоет. А хоронить тоже надо по-людски, по-божески. Я и хочу, чтобы всем хорошо было. — Вадим помялся, не решаясь сказать непривычные слова, но сказал: — Долг чтобы отдать. Мы остаемся, а их уже там встречают.
— Ты хороший мужик, — расчувствовался Юрка. — Слушай, ты можешь забыть, что я ангел, ну, вроде как просто парень, сосед, например, посоветоваться зашел? Мне ведь посоветоваться не с кем. А в ангелы я случайно попал, и власть мне дана страшная, видишь, меч, я убивать должен, ангелом смерти меня называют.
— Ангел гибели? Губитель? — ужаснулся Вадим.
— Не знаю. Не думаю, — прислушался к себе Юрка. — Во всяком случае, душу могу забрать любую. Хотя не палач. Палач ведь убивает, кого приводят, но чтобы самому за преступником бегать да еще и не знать, за кем?
— Георгий, — сказал Вадим решительно. — Если тебе такая власть от бога дана, так не затем ли, чтобы ты со звездой сразился?
, — Постой, постой, какая это звезда? — заторопился Юрка, вспомнив. — Какая звезда и где она?
— Наверное, Господь направит твою руку, — серьезно сказал ему Вадим. Он был очень бледен сейчас, дышал со свистом, губы посинели.
— Ох, ты не умирай, Вадим, — забеспокоился Юрка. — Я вовсе не за этим тебя позвал.
— Ничего, — вяло пробормотал тот. — Мне вообще-то жить незачем. Возьми меня к себе, Георгий. Мне уж и так давно хотелось повеситься, только страшно было. Все долги мои розданы, и взять с меня нечего, и жить мне скучно.
— Нет, живи еще, — отмахнулся Юрка. — Может, договорим потом, если получится. Душу-то я твою спасу, а вот земную жизнь — вряд ли. Прощай пока!
Он оторвался от садовой скамейки, поднялся вверх. Человек снизу следил за ним исполненным веры и покоя взглядом. Юрка долго видел его, пока не отвлекся на другую фигуру — огромную статую бывшему великому грешнику, а позднее святому — Владимиру. «Надо же!» — подивился Юрка: памятник был рассчитан именно на него, на то, что он подлетит поближе и взглянет святому в лицо. Увидеть это лицо снизу, с земли, не представлялось возможным — Владимир стоял на краю обрыва. И сбоку тоже лица не увидишь, только бронзовый далекий профиль. Внизу у постамента суетились скелеты, щелкали фотоаппаратами, терзали музыку. На пришествие ангела настроены явно не были, явись перед ними Юрка — не признали бы или разбежались от непонятного. Для людей любая неожиданность страшна.
Вадим был единственным человеком, с которым Юрка мог разговаривать напрямую. Нет, возможно, еще существовали такие, только ему не встречались. Они, по-видимому, старались не проявляться, не выделяться из серой толпы, потому что бывало это чревато недобрым. Впрочем, рано или поздно публика все равно увязывала огонек веры, тихо горящий в глазах, с жизнью духа и стремилась потушить его любой ценой. Тогда оставалось только — руки крестом: сдаюсь, не могу больше, кто может — пусть идет дальше, через меня, по мне, пусть подбирает выпавшее из рук, пусть несет до новой вершины. Что? Ну, хотя бы геодезическую рейку. И встает под прицел — хотя бы под оптический прицел теодолита. Мудрость чудаков и чудачества мудрых — все оттуда. А мир вокруг, как всегда, пребывает в неустойчивом равновесии, когда все шатко, валко и грозит обрушиться, но держится, держится из последних сил под атомной сенью сегодня, как под пальмой миллион лет назад, и кто знает, когда человек чувствовал себя в большей опасности.
Черное солнце, подобно вентилятору, гнало и гнало на серый мир горячий солнечный ветер. Ветер этот подхватил и понес одинокого ангела смерти, пока тот не притормозил, зацепившись за что-то железное или стальное, за опору, выдуманную человеком. Вокруг опять был знакомый пейзаж — пустыня. Юрка сел на бурый камень, еще раз собрался с мыслями и решил заняться спасением душ, это-то ему было по силам.
Теперь он летел на вопль, как на маяк. Боль человеческая взмывала к небесам приливными волнами. Души вылетали стаями и метались испуганными голубями. Скелеты то сноровисто, то неумело уничтожали друг друга. Рвались припаркованные в людных местах машины, фаршированные горючим. Сталкивались в открытом море и просто разваливались, тонули корабли. Падали, ввинчиваясь в воздух, как в расплавленный металл, хрупкие, будто бумажные журавлики, лайнеры. Торпеды выныривали из океана хищными, ищущими убийства рыбами и распарывали борта бронированных кораблей легко и мгновенно. Взрывались химические заводы, и газовые тучи наплывали на города, проливаясь смертоносными дождями. Зрели-набухали у полюсов планеты скопления бед, у одного — подсвеченное живой бедой, невозможностью что-то изменить — у другого. Юрка раньше даже представить себе не мог, что небо полнится стоном. Милиционер, общающийся с преступниками, видит вокруг одну человеческую нечисты Врачу больные заслоняют мир. Для Юрки, ставшего отныне как бы небесной «скорой помощью», все звуки слились в нескончаемый призыв о помощи. Но почему души вскрикивают, вылетая, так, что слышишь их, а не проявляются при жизни? Почему, кроме последней предсмертной отчаянной боли, только страх и желания торжествуют над миром? Почему не любовь, которая искала бы путь от души к душе? Не вера, что вела бы, сплачивая и объединяя? Ведь нет! Лишь страх и желание. И сплошной крик боли, лебединая песня, черт бы ее побрал.
И черт побирал. Чаще всего Юрка опаздывал. Раньше него на месте гибели появлялась черная братия, шкодливая и нахальная. Иногда Юрка сцеплялся с ними. Это были мелкие стычки, вроде как до армии на танцплощадке.
