Алексей Смирнов - Ядерный Вий (сборник)
К вечеру я уже не помнил о дневных огорчениях и с легким сердцем улегся спать.
…Последовал период бездействия, продолжавшийся несколько лет. Теперь мне ясно, что бездействие было обманчивым: работа, оставаясь неосознанной, кипела вовсю — что-то варилось. Возможно, варево так и осталось бы киснуть и бродить под крышкой, не получи я в нужный момент мощный импульс извне. Им я обязан моим школьным наставникам, которые в один прекрасный день осыпали меня безудержными похвалами: я отличился, написав удачное сочинение на вольную тему. Возможно, в большей степени они хвалили себя, воспитавших такого грамотного, умненького мальчишечку. Вольная тема, как я подозреваю, была в действительности невольной: крышка сдвинулась, и на поверхность вышло то, что прочно сидело в подкорке: наглые, самоуверенные разглагольствования о Сетевом творчестве и судьбах мира. Это был нестерпимый бред дилетанта-недоросля, однако слог мой всем понравился чрезвычайно, мне поставили высший балл, а сочинение, в качестве примера для подражания, читали в старших классах. Отец отнесся к моим достижениям очень серьезно: текст немедленно скормил компьютеру, а мне посоветовал хорошенько прислушаться к внутреннему голосу и разобраться в моих отношениях с изящной словесностью. А вдруг это любовь? Да, он, помню, выразился именно так. Я, сверх всяких приличий раздувшийся от гордости, ни с чем разбираться не стал и быстренько накропал еще одно «эссе» — во многом, на мой взгляд, удачнее первого. А потом еще два, одно лучше другого, а оба вместе — на голову выше первых двух (так я отрекомендовал их отцу). Отец, ни слова не сказав, снова уселся за клавиатуру. Меня задело, что не последовал однозначно восхищенный отзыв, но я уже чувствовал, что первый успех — даже если он останется единственным и неповторимым — задал вектор моей будущей деятельности: я буду писать.
Примерно в то же время я начал посещать компьютерные курсы. Очень скоро при одном лишь воспоминании о гениальном сочинении я краснел от стыда, готовый провалиться, испариться или еще каким-нибудь образом исчезнуть. До чего ж я был глуп! Вы спросите, почему, но я вам не отвечу — и по сей день мне хочется скрежетать от досады зубами. Воистину, писать возможно либо о том, что знаешь очень хорошо, либо о том, чего совсем не знаешь. Не помню, чья это мысль. Нынче я не скрежещу лишь потому, что зубов уже не осталось. Так что не просите, мой давний позор умрет со мною вместе. Впервые в жизни очутившись в Сети, я быстро уяснил причины, по которым Управление Общественной Безопасности взяло Артиллерию под свой контроль. И я еще мог сетовать на ограничения! Думаю, что выходка моя (я про сочинение — его я тоже, не откладывая дела в долгий ящик, хотел притащить в Комитет) осталась бы без внимания властей единственно в силу незрелости автора; человек же взрослый рисковал получить неизбежное унизительное внушение. Итак, по порядку: первым, что до меня дошло, был груз ответственности. Подробное знакомство с Сетевыми публикациями повергло меня в шок. Я никогда не думал, что мир населен таким количеством откровенно безумных субъектов. Если предположить, что хотя бы тысячная доля ими написанного устремится в просторы Вселенной, то волей-неволей придется быть готовым к чему угодно. Некоторые злонамеренные личности, к примеру, утверждали не таясь, будто наша планета населена вовсе не разумными двуногими существами, а какими-то чудовищными слизнями, жаждущими подчинять себе солнце за солнцем. Я ни секунды не сомневаюсь в умышленном, диверсионном характере таких заявлений. Неизвестные мерзавцы рассчитывали направить подобную информацию — анонимно, разумеется — во все известные галактики в надежде, что вдруг там кто-нибудь да есть, вдруг расшифрует, прочитает, примет за чистую монету и отреагирует в полном согласии с прочитанным? И, несмотря на то, что само существование потенциальных читателей до сих пор остается под большим вопросом, возможный риск никак нельзя было списывать со счетов. "Как слово наше отзовется" — в наши дни эта старинная проблема весьма актуальна, причем пониматься она должна в буквальном смысле. «Отзыв», чем черт не шутит, может принять форму превентивного удара, который мигом сотрет с карты мира цивилизацию зарвавшихся слизняков — на всякий случай. Никто не будет особенно вникать, так ли оно все на самом деле, шарахнут — и гора с плеч, никаких тебе забот и тревог. А потому любое сообщение, предполагаемое к залповой отправке, подлежало тщательной проверке на предмет безопасности для Земли, всестороннему анализу с целью установления степени достоверности и, наконец, коллективной оценке с точки зрения полезности вообще. Правота отца сделалась для меня очевидной: Пушек много, но желающих стрелять гораздо больше; отсев велик, процедура рассмотрения заявок продолжительна, и нужно сделать нечто поистине значительное, чтобы получить право на информационную нетленность.
Вторым, что я понял, было обстоятельство, которое, вообще-то, следовало назвать первым: я имею в виду настоятельную, неистребимую потребность человечества в Сетевой Артиллерии, без чего не возникло бы ни проблем, ни угроз. Невидимая информационная оболочка, окутавшая земной шар, настолько сгустилась, что Сетевые призраки — невзирая на отсутствие каких бы то ни было пространственных ограничений — почувствовали, что им тесно, и запросились наружу, вовне. Книг давно не печатали, вредный типографский свинец сменился компьютерным излучением. Очень скоро читатели вымерли как класс, остались одни авторы, которых со временем перестало интересовать внимание со стороны себе подобных — тем более, что внимания никакого и не выказывалось. Каждый стремился отметиться, каждый осваивал ячейку, да не одну, но никто никого не читал — отчасти потому, что никто не мог сказать с уверенностью, кто, собственно, данный конкретный текст написал. Между тем росли неудовлетворенные амбиции, Сетевая публика уже не желала создавать тексты, пророчества и руководства к действию пополам с моделями желательного мироустройства — она, памятуя, что в начале было Слово, хотела творить миры. И — обратилась к звездам. Перед оголодавшими творцами расстилалась целая Вселенная, девственная и непорочная. Первые Пушки нисколько не походили на своих огнедышащих тезок, это были обычные компьютеры, особым образом перемонтированные и переведенные в режим непрекращающейся трансляции. В космос хлынули потоки дерьма, и человечеству до потери лица оставалось не больше двух-трех шагов, когда проснулись компетентные международные организации. На самовольную рассылку информации наложили строжайший запрет. Обстрелом стали заправлять специальные ведомства, созданные на скорую руку; была введена система заявок, и в Артиллерийские Комитеты немедленно выстроились огромные очереди. Каждую заявку рассматривали и обсасывали со всех сторон, пытаясь установить, не содержится ли в представленном послании секретных стратегических сведений или еще чего, не подлежащего огласке. Между прочим, отцу моему в конце концов повезло: его работы были признаны в той же степени достойными вечности, в какой и безобидными, а потому ему посчастливилось при жизни стать свидетелем триумфального залпа. Это событие ставилось им столь высоко, что в Комитет мы отправились всей семьей, да еще пригласили кучу родственников. Наша процессия, счастливая и нарядная, вошла в прохладный вестибюль; нас немедленно проводили наверх, где в полной боевой готовности нас ожидали солдаты в белоснежных лосинах и сверкающих сапогах. Створки плавно разошлись, открывая батюшке дорогу в безбрежные межзвездные дали. Командир расчета шагнул вперед, проверил отцовские документы, повернулся к служивым, сказал: "Поехали!" И махнул рукой. От грохота у нас заложило уши, в ноздри пополз бутафорский дым. Резко запахло порохом, защипало в глазах. Довольный отец, щурясь, мечтательно уставился в небо и победно погрозил незримым адресатам пальцем. "Я их поemail", — сказал он радостно, а меня мгновенно разобрал смех, ибо я стал к тому великому дню достаточно взрослым, чтобы оценить сказанное.
