Алексей Смирнов - Ядерный Вий (сборник)
Меня долго не покидали сомнения: в этом событии — насколько значительна доля моей вины? С одной стороны, я мог не убедить W. потому, что не сумел отказаться от примерки его горя на себя самого. Результаты примерки — один лишь намек на перспективу уступить свой главный труд наспех состряпанному фантому — оказали на меня столь угнетающее воздействие, что все мои доводы насквозь пропитались фальшью. Между прочим, мне точно известно, что почти никто из Сетевых астронавтов не отправлялся в путешествие под псевдонимом даже если до того творил исключительно под вымышленным, броским именем. Я, утверждая, что никакой трагедии не произошло, ненатуральностью голоса доказывал обратное. С другой стороны, это же обстоятельство служило мне оправданием. Удар был слишком силен для любого, даже самого закаленного автора, и это означает, что я мог делать с W. что угодно, вплоть до погружения его в гипнотический транс, — он все равно намылил бы веревку. Так или иначе, перевесила низкая радость от благополучно завершившейся прогулки по лезвию ножа. Неблагородно, да. Согласен. Бесчеловечно. Позор. Но двери передо мной не захлопнулись, и жизнь продолжалась.
Я запасся терпением и с удвоенной энергией принялся за работу. Не брезговал ничем, писал фантастику и криминальные романы, философские этюды и многозначительные притчи, не забывая о Главном Труде — собственном жизнеописании, которое, по замыслу моему, должно было содержать в себе несколько измерений. В частности, личность мою при внимательном чтении следовало переместить на задний план, на первый же выдвигалась суровая эпоха, слепком с которой и являлась история одного из многих — меня. Кое-где я позволял себе мелкие шалости с реальностью, забавные розыгрыши; я украшал свой труд мифологическими сюжетами и проводил соответствующие тонкие параллели; брал читателя за руку, вел его, зачарованного, по нитям сотканной паутины, и вдруг бросал — на самом интересном месте, заставляя бестолково крутить головой в поисках испарившегося гида и спешно разбираться: куда же меня занесло? На следующей странице я великодушно протягивал ему спасительную ладонь и возвращал в привычную повседневность, нашпигованную, однако, капканами и ловчими ямами. Я уговаривал себя не спешить, не ставить точку, ибо заявку мою в конце концов приняли: зарегистрировали, пронумеровали, выдали подателю сертификат, поставили на очередь за постановкой на очередь.
Произошло это уже после смерти отца, который скончался совершенным ребенком. Шептались, что разум покинул его с Сетевым залпом одновременно: начинка, бросив чемоданы, сбежала повергать в изумление звезды, а осиротевшая материя, вздохнув, поплелась во прах, на станцию «Младенчество». Я же, достигший зрелых лет, на сорок дней выпил водки, положил в карман драгоценный диск и вышел из дому, оставив скорбное собрание поминать батюшку (уже перешли к песням и пляскам). Почему-то меня не покидало предчувствие успеха, отчего напряженность сочеталась во мне с прохладным равнодушием. Так оно и оказалось: я вдруг беспрепятственно миновал первый, самый бездушный кордон: меня не завернули назад, направили дальше, и я пошел, а там уже все было иначе, сплошная любезность — пусть казенная, но все равно приятно. Дежурный Артиллерист вежливо поинтересовался, какого рода сообщение я предполагаю послать. Здесь мое равнодушие улетучилось, я вспотел и севшим голосом ответил, что пишу художественную прозу — так, пустячок (я мерзко хихикнул), что располагаю двумя сотнями текстов различного объема и готов представить кое-какие референции (я заранее подготовился, запасясь немногочисленными, увы, рецензиями). Дежурный уверил меня, что в референциях нет необходимости, у них своих референтов и рецензентов хоть отбавляй; все, что я принес, будет тщательно проанализировано, и через месяцок-другой я получу ответ. Я знал, что ответ будет касаться лишь самой возможности участвовать в стрельбах, что очередь огромна и нет никаких надежд получить через месяц уведомление о скором залпе — знал, но все-таки для очистки души уточнил, когда же сможет состояться — в случае благоприятного решения долгожданный выстрел. Дежурный воздел руки к небу и закатил глаза. Откуда же ему знать? Он сам, если мне угодно это слышать, давным-давно составил весьма важное сообщение и тоже был вынужден — да-да! сплетни о якобы имеющихся у сотрудников Комитета абсолютных приоритетах — зловредная болтовня! вынужден ждать годами и десятилетиями (на вид ему было лет тридцать-тридцать пять, и к этим его словам я отнесся с недоверием). Кстати, он позволит себе последний вопрос: какому жанру, если это не секрет, я отдаю предпочтение? Скрывать мне было нечего, и я сказал, что пишу, в основном, философскую псевдофантастику. Артиллерист понимающе кивнул, сделал пометку. Я спросил его еще об одной вещи: может получиться так, что к тому моменту, когда разрешение на залп будет даровано, у меня окажется в столе произведение, стоящее на голову выше тех, что представлены в заявке. Будет ли возможность его присовокупить? Дежурный, поразмыслив, ответил утвердительно. Конечно, сказал он, потребуется некоторое время для комплексной проверки, но это вопрос пяти-десяти минут. Те, кто вот-вот отправится за пределы планеты, имеют право на ускоренный машинный анализ. Поверхностный, самое основное вам понятно? И отношение, разумеется, неприлично снисходительное. Артиллерист даже улыбнулся покровительственной улыбкой: а как же вы думали? В Комитете собрались понятливые, толковые люди, они всегда учитывают вероятность рождения за годы ожидания труда более значительного, нежели тот, что много лет назад был принят к рассмотрению. Короче говоря, он до того обласкал и успокоил меня, что дальше некуда. Я понесся домой, словно на крыльях.
Дома же все к моему приходу перепились и не сумели оценить случившегося, но я им простил. Выгнал всех поскорее, улегся в постель и стал воображать мою изумрудную планету — одинокую, гордую, перенасыщенную электричеством. В ушах моих стояла канонада: каждую минуту, каждую секунду Земля посылала Сетевой залп за залпом. Вот в прицеле созвездие Лебедя… вот Южный Крест, к которому сотни тысяч лет спустя прибьют усопших философов и богословов… Ковш Большой Медведицы наполнится высокомудрыми призраками, тенями великих… Содержимое хлынет через край, прольется невидимым ливнем, что будет падать, и падать, и падать… Кто там до сих пор не слышал о нас? Кассиопея? Андромеда? Пли!.. Прямой наводкой — по пульсарам и квазарам! Получите!… Напитайтесь, черные дыры! Трепещите, белые карлики! Согнитесь под грузом нашей мудрости! Извольте ознакомиться! Сеть содрогается от перенапряжения… Нам все это уже ни к чему… Мы осточертели друг другу… Во имя жизни вечной — огонь! Огонь! Огонь!..
