Роберт Хайнлайн - Весь Хайнлайн. Вне всяких сомнений (сборник)
Ранним утром из соседней палаты в его скованное сном тело проникли звуки, которые стали ему уже знакомыми и обычно напоминали о том, где он находится. Но в этот раз пробуждение было столь безмятежным, что он не сразу вспомнил все то, что ему пришлось пережить. Он тихо лежал, улыбаясь, ощущая приятную неуклюжесть своего еще сонного тела. Он уже давно забыл это ощущение из-за вечной борьбы с ними. Что ж, теперь он знает тональность, в которой нужно играть, и быстро расставит все по своим местам. Он немедленно вызовет их и объявит свою новую позицию. Каким забавным будет выражение лица у старика Гларуна, когда он поймет, что текущий цикл их борьбы завершен.
Щелчок смотрового глазка и скрежет открывающейся двери раздробили цепь его мыслей. Вошел Джо, внес поднос с завтраком и поставил его на стол:
— Доброе утро, сэр. Сегодня чудесный день. Будете завтракать в постели или встанете?
Не отвечать! Не слушать! Не обращать внимания! Это часть их плана. Но поздно, слишком поздно. Он почувствовал, как скользит, падает, низвергнутый из мира своей реальности в мир их обмана. Забыл, все забыл, и не за что зацепиться его памяти. Осталось только ощущение какой-то большой, разбивающей сердце потери и боль неосуществленного очищения.
— Оставь, я сам решу.
— Отлично, — Джо поспешил выйти, громко захлопнул дверь и шумно запер замок.
Он долго лежал, не двигаясь, чувствуя, как каждый нерв в его теле натянут до предела. Наконец, он встал с кровати, все еще чувствуя себя глубоко несчастным, и начал концентрироваться на мысли о побеге. Но из-за того что его так грубо вернули из мира его реальности в их мир, он не мог прийти в себя. В мыслях поселились сомнения — может, доктор был прав, когда говорил, что он не одинок в своей несчастной необходимости выбора? Может, он просто страдает паранойей и почему-то считает себя не таким, как все?
Неужели здесь, вокруг него, роятся в своем улье другие люди — беспомощные, слепые, безропотные, осужденные на вечное несчастное одиночество? Неужели сострадание, которое он вызывал у Элис, не что иное, как отражение ее внутренних мук, а не комедия, разыгранная в соответствии с их планами?
В дверь постучали:
— Войдите, — сказал он, не глядя; их приходы и уходы уже безразличны ему.
— Дорогой, — медленно и неуверенно произнес такой знакомый голос.
— Элис! — он немедленно встал и уставился на нее. — Кто разрешил тебе войти?
— Пожалуйста, милый, пожалуйста, я должна была увидеть тебя.
— Это несправедливо. Это несправедливо, — он больше обращался к себе, чем к ней. И потом: — Зачем ты пришла?
Она встала перед ним, полная достоинства, чего он никак не ожидал. Красоту ее детского личика испортили морщины и тени под глазами, но оно горело какой-то удивительной отвагой:
— Я люблю тебя, — тихо сказала она. — Ты можешь выгнать меня, но ты не заставишь меня разлюбить тебя и бросить в беде.
Он отвернулся от нее, не зная на что решиться. Неужели он действительно неправильно понимал ее? Неужели за этим барьером плоти и звуковых сигналов тот дух, который всегда стремился к нему? И то, что возлюбленные шепчут друг другу в темноте: «Ведь ты понимаешь меня, правда?».
— Да, любимая, я понимаю.
— Тогда все, что происходит с нами, не имеет значения, пока мы вместе и понимаем друг друга.
Слова, слова, глухо отскакивающие рикошетом от стен…
Нет, он не мог ошибаться! Проверить ее снова!
— Почему ты удерживала меня на этой работе в Омахе?
— Я не удерживала тебя. Я просто говорила, что нужно хорошо подумать, прежде чем…
— Не важно, не важно.
Нежные руки и дорогое лицо, всегда с удивительным упорством направляющие его на путь, которому он не хотел следовать. Всегда с наилучшими намерениями, но так, чтобы он никогда не совершал неразумных поступков, которые он сам никогда не считал неразумными. Быстрее, быстрее, торопись и с ангельским лицом делай все так, чтобы ни на минуту не остановиться и не подумать самому.
— Почему ты не хотела, чтобы я поднялся наверх?
Она попыталась улыбнуться, хотя глаза ее уже наполнились слезами.
— Я не думала, что это имеет для тебя такое значение. Я не хотела, чтобы ушел наш поезд.
Это был незначительный эпизод. По какой-то причине, непонятной ему, он настаивал на том, чтобы пойти наверх в свой кабинет, когда они уже собирались отправиться на вокзал (они уезжали ненадолго в отпуск). Шел дождь, и она напомнила ему, что времени у них в обрез. Он удивил себя и ее, настаивая на том, что поднимется сейчас в свой кабинет. Он даже оттолкнул ее, когда она стала у него на пути. И даже тогда ничего бы не было, если бы он, тоже непонятно почему, не отодвинул штору на окне, выходящем на тыльную сторону дома. Очень сильный дождь шел на фасадной стороне, а здесь, с этого окна, погода была прекрасной, солнечной и никакого дождя.
Он долго стоял тогда у окна, глядя на солнечный свет и собираясь с мыслями. К нему вернулись все его старые подозрения — теперь прибавилось и это необъяснимое противоречие. Потом он обернулся и увидел, что она стоит возле него. С тех самых пор он все старался забыть выражение ее изумленного лица, когда он спросил:
— И как же дождь?
— Дождь? — повторила она слабым, удивленным голосом. — Да, шел дождь. Ну и что?
— Но в окне моего кабинета дождя не было.
— Что? Да нет, он был. Я видела, как на мгновение солнце выглянуло из-за туч, ну и все.
— Ерунда!
— Но, милый, какое имеет отношение погода к тебе и ко мне? Какая разница — идет дождь или нет? — Она робко приблизилась к нему и взяла под руку. — Разве я отвечаю за погоду?
— Думаю, что ты. Уходи, пожалуйста.
Она отошла от него, причесала вслепую волосы, проглотила слезы и решительно произнесла:
— Хорошо, я уйду. Но помни — ты можешь вернуться домой, если захочешь. И я буду ждать тебя, — она заколебалась на мгновение и неуверенно сказала: — Может, ты поцелуешь меня на прощание?
Он никак не ответил ей — ни голосом, ни взглядом. Она посмотрела на него, потом повернулась, неловко пошла к двери и исчезла за ней.
Существо, которое он знал под именем Элис, не меняя своего облика вошло в комнату, где все они собрались.
— Нужно отказаться от этой программы. Я не в состоянии больше воздействовать на него.
Они ожидали этого, но все равно пришли в смятение. Гла-рун обратился к Главному Управляющему:
— Подготовиться к немедленному внедрению в избранную память воспоминаний о другой жизни.
Затем, повернувшись к Главному Исполнителю, Гларун сказал:
— Экстраполяция показывает, что в течение двух дней он совершит побег. И наша программа потерпела поражение из-за того, что вы не обеспечили тогда дождь не только с фасада, но и с тыльной стороны его дома. Впредь работайте более тщательно над выбором средств.
