Клиффорд Саймак - Принцип оборотня
– Вот, значит, к чему все сводится, – сказал Блейк. – Я должен выполнить задание, хочу я того или нет.
– По-моему, решать вам, – с холодком в голосе проговорил Гортон.
– Я на эту работу не напрашивался.
– Да, – согласился Гортон. – По-видимому, не напрашивались. Но вы можете обрести удовлетворение в её заманчивости.
Они помолчали. Обоим было не по себе от того, что разговор принял такой оборот. Гортон допил коньяк и отставил стакан. Блейк потянулся за бутылкой.
– Нет, благодарю вас. Мне скоро идти. Но прежде я задам вам вопрос. Вот он: что вы рассчитываете там найти? И что вы уже знаете?
– Относительно того, что мы предполагаем найти, я не имею ни малейшего представления, – ответил Блейк. – Что мы уже знаем? Массу вещей, которые не сложишь в цельную картину.
Гортон тяжело поднялся. Движения его были скованными.
– Я должен идти, – сказал он. – Спасибо за коньяк.
– Сенатор, – проговорил Блейк, – я послал Элин письмо, а ответа нет.
– Да, я знаю, – сказал Гортон.
– Мне нужно повидаться с ней перед отлётом, сэр. Я хочу кое-что ей сказать.
– Мистер Блейк, – заявил Гортон, – моя дочь не желает ни видеть вас, ни говорить с вами.
Блейк медленно поднялся. Они стояли лицом к лицу.
– А причина? Вы можете сказать почему?
– Я думаю, что причина должна быть очевидна даже для вас, – ответил Гортон.
31
Тени уже заползли в комнату, а Блейк все сидел на кровати не шевелясь, и мысль его все крутилась вокруг одного-единственного беспощадного факта.
Элин не желала ни видеть его, ни говорить с ним, хотя она, чьё лицо он запомнил навсегда, помогла ему вырваться из тьмы и покоя. Если сенатор сказал правду, все его усилия и борьба были напрасны. Лучше бы Блейк тогда остался там, где был, и залечивал бы раны, пока Мыслитель доведёт до конца свои размышления и подсчёты. Но правду ли сказал сенатор? Может быть, он затаил на него обиду за роль, которую Блейк сыграл в поражении столь дорогой ему биоинженерной программы? И таким образом решил отплатить, хотя бы частично, за собственное разочарование?
Нет, это маловероятно, сказал себе Блейк. Сенатор – слишком искушённый политик, чтобы не отдавать себе отчёта в том, что эта затея с биоинженерией была, мягко говоря, авантюрой и имела немного шансов на победу. И потом, во всем этом есть что-то странное. Поначалу Гортон был очень любезен и отмахнулся от упоминания о референдуме, а потом вдруг тон его сделался резким и холодным. Словно сенатор играл заранее продуманную роль – хотя такое предположение выглядит совершенно бессмысленным.
– Я восхищён тем, как ты держишься, – сказал Мыслитель. – Ни стонов, ни зубовного скрежета, ни вырывания волос.
– Да замолчи ты! – оборвал его Охотник.
– Но я попытался сделать комплимент, – возразил Мыслитель, – и оказать моральную поддержку. Он подходит к проблеме на высоком аналитическом уровне, без эмоциональных вспышек. Единственный способ найти решение в подобной ситуации.
При этом разумный компьютер мысленно вздохнул.
– Хотя я должен признать, – сказал он, – я не в состоянии разобраться в важности данной проблемы.
– Не обращай на него внимания, – посоветовал Охотник Блейку. – Я заранее принимаю любое твоё решение. Если хочешь задержаться на этой планете, я согласен. Мы подождём.
– Ну, конечно, – подтвердил Мыслитель. – Какие вопросы? Что такое одна человеческая жизнь? Ты ведь не останешься здесь дольше одной человеческой жизни?
– Сэр, – обратилась к Блейку Комната, – вы позволите включить свет?
– Нет, – сказал Блейк. – Пока не надо.
– Но, сэр, уже темнеет.
– Я люблю темноту.
– Может быть, желаете поужинать?
– Нет, не сейчас, благодарю.
– Кухня готова выполнить любой ваш заказ.
– Чуть позже, – сказал Блейк. – Я ещё не голоден.
Они сказали, что не возражают, если он решит остаться на Земле и попытается стать человеком. Но зачем?
– А почему бы не попробовать? – сказал Охотник. – Человек-женщина может передумать.
– Вряд ли, – сказал Блейк.
И в этом, конечно, было самое худшее: он знал, почему она не передумает, почему никогда не захочет иметь ничего общего с подобным ему существом.
Но дело было не только в Элин, хотя, Блейк знал, прежде всего именно в ней. Ему ещё предстояло оборвать последние связи с человечеством, которое могло бы стать ему родным, с планетой, которая могла бы стать его первым и единственным домом, и теперь человеческая часть его сути не желала мириться с уготованным ей насилием, не хотела терять право первородства, не успев обрести его. И все это – дом, родина, родство – из-за своей недосягаемости где-то в глубине души становилось ему особенно дорогим.
Мягко звякнул колокольчик.
– Телефон, сэр, – сказала Комната.
Он протянул руку к телефону, щёлкнул выключателем. Экран продолжал моргать.
– Вызов без видеопередачи, – объявил коммутатор. – Вы имеете право не отвечать.
– Ничего, – сказал Блейк. – Давайте. Мне все равно.
Голос – чёткий, ледяной, лишённый всякой интонации – ровно произнёс:
– С вами говорит разум Теодора Робертса. Вы Эндрю Блейк?
– Да, – сказал Блейк. – Как поживаете, доктор Робертс?
– Со мной все в порядке. Разве может быть иначе?
– Извините. Я забыл. Не подумал.
– Поскольку вы не связывались со мной, я решил найти вас сам. Думаю, нам надо поговорить. Насколько мне известно, вы скоро улетаете.
– Корабль почти готов, – ответил Блейк.
– Путешествие за знаниями?
– Да, – подтвердил Блейк.
– Летите все трое?
– Да, все трое.
– С тех пор как я узнал о вашей ситуации, – сказал разум Теодора Робертса, – я об этом часто думаю. Несомненно, рано или поздно наступит день, когда вас станет не трое, а один.
– Я тоже так думаю, – сказал Блейк. – Но это произойдёт очень не скоро.
– Время для вас не играет никакой роли, – сказал разум Теодора Робертса. – И для меня тоже. У вас бессмертное тело, которое можно разрушить только извне. А у меня тела нет вообще, и потому меня нельзя убить. Я могу умереть, только если испортится техника, содержащая мой разум.
Не имеет никакого значения и Земля. Мне кажется, вам необходимо признать этот факт. Земля – не более чем точка в пространстве, крохотная, ничтожная точка.
Если задуматься, в этой Вселенной так мало чего-либо, что действительно важно. Когда ты все просеешь через сито значительности, в ней останется только разум. Разум – общий знаменатель Вселенной.
– А человеческая раса? – спросил Блейк. – Человечество? Оно тоже не имеет значения?
– Человеческая раса, – ответил чёткий, ледяной голос, – лишь мельчайшая частица разума. Не говоря уж об отдельном человеческом или каком ином существе.
