Николай Гацунаев - Звездный скиталец (С иллюстрациями)
На фаэтонщика пахнуло чем-то сладким, дурманящим. «Вот и началось», — подумал он, чувствуя, как кружится голова и ноги словно врастают в землю. Страха не было, только покорность и повиновение. Джума открыл глаза и, отвернувшись, переодел рубаху.
— Отвези меня в город, — сказала пэри.
Фаэтонщик кивнул, так же не глядя.
— Да посмотри ты на меня наконец, — пэри засмеялась. — Ты всегда такой робкий?
Джума пересилил себя и поднял голову. Глаза у пэри были удивительные: от их влекущей голубой бездонности мешались мысли и сердце подскакивало к самому горлу.
— Где же ты так расшибся, мальчик?
Джума продолжал молча смотреть на пэри, не в силах отвести глаз.
— Подожди меня здесь, я сейчас вернусь.
Он завороженно смотрел, как она легко и стремительно идет мимо цветника к дому, как развевается тдол ее легкого розового платья, как кружатся над кирпичной дорожкой вспугнутые ею бабочки. Бесшумно отворилась и захлопнулась высокая входная дверь за белоснежными колоннами.
Джума вздохнул, достал из фаэтона облезлый малахай, нахлобучил на голову. «Вот и все, — тупо подумал он. — Кончился сон. Надо ехать». Отвязал поводья, взобрался в фаэтон.
— Я же сказала, подожди!
Оказывается, колокольчики могут звенеть и сердито. Джума оглянулся: она уже выходила из ворот и в руках у нее поблескивала небольшая металлическая шкачулка.
— Нагнись.
Он послушно наклонился к ней и опять зажмурид глава. Что-то холодное коснулось его носа, резкий освежающий запах защекотал ноздри, потом кольнуло в щеку. Джума вздрогнул и открыл глаза.
— Вот и все. — Пэри провела по его лицу комочком смоченной чем-то ваты и закрыла шкатулку. Джума осторожно втянул носом воздух: дышалось легко и свободно. Тронул пальцами, нос не болел.
— Рея, — позвала пэри.
— Иду! — из-за дома показалась опрятно одетая миловидная женщина.
— Отнеси аптечку на место. Скажешь Симмонсу, что я поехала в город. Пусть не беспокоится.
— Дык чаво ж беспокоицца? Не в лес чай.
Этого даже пэри не поняла. Пожала плечами и, обернувшись к Джуме, спросила коротко:
— Едем?
Тот молча кивнул и полез на передок. Теперь фаэтонщик уже нисколько не сомневался в том, что ему неслыханно повезло: он встретил пэри-волшебницу.
На закате к зданию акционерного общества «Дюммель и K°» подкатил сверкающий лаком экипаж, запряженный парой орловских рысаков. Кучер, одетый и постриженный в кружок «а ля русский Ваня», лихо осадил жеребцов возле ворот и, спрыгнув на землю, помог сойти даме.
— Лопни мои глаза, если это не ваши штучки, Дюммель, старый плут! — расхохотался Симмонс, глядя на подъезжавших из окна кабинета. — Грехи замаливаете, а?
Барон подошел к окну и озадаченно поскреб в затылке.
— Полно скромничать, — Симмонс искоса глянул на немца. — Монет пятьсот отвалили небось? Рысаки-то породистые, да и коляска хоть куда.
— Я… — начал было барон и вдруг насторожился. — Мне надо отлучиться, шеф.
— Куда вы, Зигфрид? — удивился тот.
— Выясню кое-что, — буркнул немец, торопливо направляясь к выходу.
— К ужину не опоздайте! — крикнул вдогонку Симмонс.
На улице Дюммель дважды обошел вокруг экипажа и, остановившись возле кучера, принялся внимательно его разглядывать.
— Вы знакомы, герр Дюммель? — поинтересовалась уже с крыльца Эльсинора. Немец вздрогнул и попытался изобразить на лице галантную улыбку.
— Не извольте беспокоиться, мадам. Возможно, я где-то видел, но это не имеет значения.
Услышав голос Дюммеля, Джума метнул в него быстрый испуганный взгляд и на всякий случай попятился за лошадей.
— Любопытно, — хохотнул Симмонс из кабинета. Эльсинора подошла к окну, тронула супруга за руку.
— Эрнст.
— Да? — откликнулся он, не поворачивая головы.
— Я купила этот экипаж.
— Ты?! — поразился Симмонс. — На кой черт он тебе нужен?
— Сама не знаю. Купила и все. Наверное, стало жалко этого мальчишку. Ты не сердишься на меня?
— С какой стати? А я, признаться, решил, что это проделка Дюммеля.
— Думаешь, он способен на такие жесты?
— Это-то меня и поразило.
— Эрнст.
— Да, Люси?
— Можно, я возьму этого мальчика к себе в кучера?
— Почему бы и нет? Хоть в грумы.
— Тебе бы только позубоскалить…
— Смотри-смотри! — расхохотался Симмонс. Зрелище и в самом деле было забавное: пыхтя и отдуваясь, Дюммель неуклюже скакал вокруг экипажа, пытаясь схватить мальчишку-кучера.
— Стой! Стой, тебе говорят! Нихт зо шнель! — барон как всегда в минуты сильного волнения путал русские и немецкие слова.
— Ты только взгляни, как он чешет! — вслух восхитился Симмонс. — Это в его-то годы! Ай да барон! Откуда только прыть взялась! Шире шаг, Дюммель! Еще немного и вы его сцапаете.
Немец свирепо повел взглядом в их сторону и прибавил скорости.
— Ну, что я говорил? Прирожденный спринтер. Рысак прусских кровей!
— По-моему, тебе пора вмешаться, Эрнст, — сказала Эльсинора.
— Ни за что! Когда еще такое увидишь?
— Тогда я вмешаюсь сама.
— Умоляю тебя! Мальчишку ему все равно не поймать, а променад только на пользу, — сгонит фунт-другой сала.
Казалось, Дюммель вот-вот схватит кучера, но тот ужом скользнул между колес и оказался по другую сторону экипажа. Барон полез следом и застрял, тяжело дыша и всхрапывая. Мальчишка вскочил на козлы, хлестнул по лошадям, и экипаж тяжело, словно через ухаб, перевалил через Дюммеля, въехал во двор.
— Какого компаньона потеряли! — весело сокрушался Симмонс. — Готовь некролог, Люси. Гражданская панихида, похороны по первому разряду. Сам венок понесу перед гробом.
— Как ты можешь, Эрнст! — упрекнула Эльсинора, но не удержалась и прыснула.
Барон между тем, кряхтя, встал на четвереньки, с третьей попытки принял вертикальное положение и, держась за поясницу и изрыгая проклятия, заковылял к дому.
— Пропал твой кучеренок! Слопает его теперь Дюммель!
— Ну это мы еще посмотрим! — воинственно встрепенулась Эльсинора. — Герр Дюммель!
— Что? — плаксиво откликнулся барон, тщетно пытавшийся взойти на крыльцо.
— Как это прикажете понимать?
— Что? — всхлипнул немец.
— Ваше поведение, что же еще? — вмешался Симмонс, высунувшись из окна. — Связался черт с младенцем! Не стыдно? Глава акционерного общества гоняется с кулаками за арбакешем! Да вас уже за одно это разжаловать следует!
— Но вы же ничего не знаете! — взмолился Дюммель, бессильно опускаясь на ступеньку. — Этот негодяй оскорбил меня!
