Митчел Уилсон - Живи с молнией
- Это далеко не ответ, Эрик. Ты многого еще не досказал.
- Ты считаешь, что я лгу, когда говорю, что хочу на тебе жениться?
- Нет, - сказала она спокойно, но с какой-то горечью. - Ты не лжешь. Ты говоришь искренне. Но поверь мне, если б ты не встретился со мной, если б даже у тебя не было никакой другой девушки, все равно с тобой происходило бы то же самое.
- Как будто вместо тебя могла быть другая! - раздраженно сказал он.
- Ох, Эрик, будь же наконец взрослым. Я прекрасно знаю, что, если б я не встретила тебя, я бы влюбилась в кого-нибудь другого. И ты тоже. Конечно, это было бы не так, как у нас с тобой, - согласилась она. - Но речь не об этом. Я хочу сказать, что наша свадьба - для тебя сейчас не главное.
- Ты думаешь, что я хочу увильнуть?
Сабина с досадой взъерошила ему волосы обеими руками.
- Ты просто мальчишка! Мальчишка, напичканный романтическими бреднями! Больше не стану водить тебя в кино, если оно так на тебя влияет! Ты думаешь, что мы должны все время ворковать да целоваться, как Элоиза и Абеляр? Может, ты боишься признаться, что в жизни для тебя существует не только любовь? Хочешь быть ученым, а цепляешься за всякую чушь, которая лезет тебе в голову! Я просто стараюсь простейшими словами растолковать тебе, что ты ужасно честолюбив. И прежде чем ты начнешь грозить самоубийством, чтоб доказать, как ты меня любишь, разреши мне сказать одно: я вовсе не считаю твою работу своей соперницей. Ведь иначе и быть не может.
Как бы подчеркивая искренность своих слов, Сабина грациозным жестом положила руку на горло, но тут же снова заговорила наставительным тоном школьной учительницы:
- Ты очень честолюбив. Ты настолько честолюбив, что готов убить себя работой. И не для того, чтобы доказать мне свою любовь - это ты делаешь другим путем, а чтобы доказать самому себе, какой ты талантливый физик. Послушай, Эрик, ты все время твердишь о том, как тебе хочется жениться на мне. Тебе никогда не приходило в голову, что в летнем университете ты можешь зарабатывать достаточно, чтобы снять квартиру и поселиться вместе со мной?
- Я об этом никогда не думал, - признался Эрик. - Все было некогда.
- Ты об этом никогда не думал, - ласково передразнила она, - потому что это помешало бы опыту, над которым ты собираешься работать.
- Собирался, - поправил он.
- Оставь, пожалуйста! Ведь лаборатория не заперта, правда? И ты знаешь, что делать, ты сам мне это говорил. А Хэвиленд будет приезжать раз в неделю, и ты сможешь себя проверять.
Эрик молчал. Сначала он рассердился, затем был вынужден признать, что она права.
- Должно быть, я все время так и думал поступить. К чему хитрить с самим собой? Я буду работать с ним на любых условиях. И я действительно честолюбив, Сабина. Так честолюбив, что боюсь, если я дам себе волю, честолюбие меня одолеет. Помнишь, я когда-то тебе говорил, как я мечтаю добиться успеха. - Он беспомощно покачал головой. - Это не значит, что я хочу быть знаменитым или богатым. Оказаться достойным славы ученого - вот чего я хочу, ради чего я себя сжигаю, за что я готов отдать почти все в жизни. Дарование, способности, талант - в общем, называй это как хочешь, вот о чем я мечтаю. Слушай, Сабина, я тебе скажу, что требуется для того, чтобы стать великим ученым. Вовсе не нужно понимать самые сложные вещи. Совсем наоборот. Надо уметь так посмотреть на самое сложное явление, чтобы сразу найти лежащую в его основе простоту. Талант находить простейшее в самом сложном - вот что необходимо настоящему ученому. Иной раз, когда я читаю о крупных теоретических открытиях, у меня бывает такое чувство, словно я вижу, как человеческий ум опускается в страшную трясину невежества и взлетает оттуда к блестящим достижениям. И поверь мне, для этого нужно особое мужество. Человек должен уметь доверяться своей интуиции. Все говорят - иди и добивайся сам, но попробуй предложи новую идею, - тебя заклюют. Значит, нужно еще уметь не бояться того, что говорят другие, и не бояться собственных суждений. А тут еще опыты, от которых можно сойти с ума, столько приходится над ними думать. И вот представь себе, с каким волнением ты вдруг начинаешь понимать, что обладаешь такой интуицией! Милая, любовь прекрасна, но то, о чем я говорю, - совсем другое, и именно этого я и хочу. Хотя бы каплю. Боже, боже, как я хочу этого!
Все в нем кипело от возбуждения. Его давно угнетало чувство вины перед Сабиной, и теперь у него словно гора свалилась с плеч. Все прошло, осталась только воля к осуществлению своих стремлений, и он чувствовал себя гораздо бодрее, чем когда-либо, гораздо бодрее, свободнее и сильнее.
- Вот об этом-то я и говорю, - сказала Сабина.
- Ты говоришь! - насмешливо воскликнул он. - Знаешь, не читай мне, пожалуйста, наставлений!
- Ладно, - сказала она и легла на песок лицом вверх, раскинув руки. - Я буду тебя соблазнять.
Он отвернулся, уткнувшись лицом в поднятые колени.
- Эрик!
- Странно, как здесь тихо. Ни одного человеческого голоса.
- Эрик!
- Ни звука не слышно, - рассеянно сказал он.
- Эрик, милый!
- Как забавно быть совсем одному, - пробормотал он. - Хочется лечь на спину и смотреть в небо.
Он положил голову ей на живот, она легонько обняла его рукой. Эрик закрыл глаза и вздохнул.
- Ну как, весело было одному? - спросила Сабина.
- Нет. С тобой - куда лучше.
- И ты уже не сердишься?
Он поцеловал ее руку.
- Я вдруг почувствовал в себе столько энергии, что мне надо было куда-то ее девать.
- Я понимаю, - сказала она.
Эрик открыл глаза и стал смотреть в безоблачное небо. Оно возбуждало в нем такое же волнение, какое ощущают поэты - даже большее. Он смотрел в бездонную прозрачную синеву и с гордостью думал, что только он, его учителя, его студенты и товарищи могут постичь умом это пространство. Люди точной науки чувствуют себя во Вселенной как дома, потому что они посвятили свою жизнь замене мелких чудес великим чудом познания.
Теперь он был волен предпринять любое путешествие в область науки, и на любой срок. Сабина предоставила ему полную свободу и сделала это так, что возвращение к ней всегда будет для него желанным.
И все же он ясно и трезво сознавал, что опыт во что бы то ни стало необходимо закончить этим летом.
2
Когда Эрик вернулся в Нью-Йорк, ему показалось, что в лаборатории стало еще больше солнца, чем прежде. В здании было пусто, но даже тишина отдавалась в его ушах деловитым гулом. В раскрытые окна виднелись залитые солнцем светло-зеленые крыши университетского городка, вливался теплый летний воздух, доносился шелест густых вязов, трепетавших под легким ветерком. Эрика больше не мучило ощущение напряженной, неистовой спешки. Стремительные вихри и водовороты остались позади, и работа шла плавным потоком, но намного быстрее, чем раньше.
