Завацкая Яна - Союз летящих
Это был не горячечный порыв, не эйфория, а спокойное понимание — границы расширились, возможности ее мозга стали иными. Линна отмечала частью разума, что стоит по-прежнему в светлом круге, и что руки ее вскинуты кверху — почему она так сделала? Неизвестно, но Линна знала, что это правильно.
Вокруг, с волнением глядя на нее, стояли тайри.
Вдруг на нее накатило… одним из потоков Линна подумала, что это и есть тот момент, когда инициируемый может погибнуть. Или стать одрин. В другом потоке бушевал огонь, и Линна начала задыхаться — новых возможностей ее организма не хватало, чтобы справиться с этим.
Все темное поднялось наверх. Несколько секунд, показавшихся ей вечностью, лока-тайри мыслью пребывала внизу, на земле… Руки ее опустились, и тело стало скручиваться вниз — по спирали. Вдруг возникла ненависть к стоящим вне круга — таким сильным, всемогущим, и… недоступным. Они не любят ее. Они вообще никого не любят. И никто никогда ее не любил… Ее школьные враги — компания девчонок, и на миг она снова почувствовала себя девочкой, зажатой в угол, издевательствами доведенной до исступления… Несправедливость учительницы литературы, поставившей двойку, злобно ее оскорблявшей. Линна сейчас не была взрослой и многоопытной — она была в точности той же Светланой, которая страдала от тех обид. Сашка… его злые глаза, лицо вполоборота — "Хватить на мне висеть. Ты мне всю жизнь испортила". Он тогда ведь уничтожил все хорошее, что было… все перечеркнул. Как будто и не было тех ночей, того звездного неба над головой, того счастья. Для него — не было? Но это значит, что и для нее вся эта любовь была лишь иллюзией. А есть ли она вообще — любовь? Вот что хуже всего… Любви-то и не было. Она что-то пыталась сделать всю жизнь… она любила детей. Но вот они выросли — и разве они теперь любят ее? Ну так… испытывают какие-то чувства, конечно. Разве они относятся к ней так, как она — к ним? Готовы пожертвовать ради нее хоть кусочком жизни? Нет, но ведь она их не для этого растила, пусть живут своей жизнью… Но кто-то, хоть кто-то на земле должен был дать ей любовь? Ей самой? Володя… просто жили, терпели друг друга, и он, случалось, говорил ей злые, обидные вещи. Он не любил ее. Просто привык. И она его не любила. Сашка… лучше уж не вспоминать. Может, ей мать дала то, что она потом передала детям? Отец Светланы погиб на войне, она его и не помнила. Мать… не было никаких светлых моментов любви, понимания. Ничего. Вспоминалось, как несколько раз мать больно ее отлупила — вот и все. Наверное, любила… Это там, на земле, называется любовью. Да, жизнь Светланы была, наверное, лучше, чем у многих других. Но… какой же это был в сущности ужас.
Но ведь теперь все иначе. Лока-тайри ощутила свое могущество снова. Ведь все эти люди — в полной ее власти… во власти… но что она сделает с ними? Отомстит? Глупо, несправедливо. Да, они причиняли боль, но они же и делали что-то для нее, растили, кормили, учили. Они не понимают, как живут, они сами страдают… и этого нельзя изменить, невозможно. Отчаяние стало захлестывать ее. И вдруг чья-то рука извне словно коснулась сознания, успокаивая, снимая боль. Лока-тайри нервно дернулась — ей это не нужно, она и сама обойдется, она разберется со всем…. "Детка", сказал кто-то в ее сознании, "маленькая, успокойся! Все будет хорошо". Линна лишь на миг прислушалась к этому голосу — и все отхлынуло. Ушло навсегда.
Ужаса больше не существовало. В отношении нее — нет. Она избавлена от боли. И… ее любят.
Она будто физически ощутила, как расслабились с облегчением тайри, стоявшие вне круга.
Теперь Линна понимала, что имела в виду Кьена, сказав "этого достаточно". Достаточно ее жизни — без особых бед и потрясений. Не сравнимо с жизнью самой Кьены, узнавшей и смерть детей, и войну, и заключение. Так ей казалось — не сравнимо. Но теперь она знала, что страдания не сравнивают. Линна как бы на миг увидела все страдания своей земной жизни — обычные, не выходящие из ряда вон — и ужаснулась тому, как устроен мир. Но тотчас же и преодолела с чьей-то невидимой помощью этот ужас, но знала, что отныне не забудет этого, и что это всегда будет жить в ней.
Не как жажда мести. Как неутолимая жажда помогать и спасать, избавить всех других от страданий.
Она стала думать о тайри, стоящих вокруг — о себе она понимала теперь уже все. Она знала тайные уголочки своей души, все то темное, стыдное, что носила в себе — и когда это выходило на свет, Линна не отбрасывала эти вещи, внутренне они превращались в нечто совсем новое. Другое. Линна познала себя, познала до конца — по крайней мере так, как только может познать себя земной человек — и это было великолепно. Но уже не так интересно. А что остальные? Острое любопытство, желание познать вот так же и других, захватило ее. Интерес, внимание. Она впервые почувствовала, как любит Кьену. И Кела. И Эйн. Всех, кто окружал ее в последнее время, кто ласково обнимал ее. Разговаривал с ней. Впервые она ощущала себя не ребенком, обласканным и слегка избалованным общим вниманием, а равной им — и понимала, что и в их душах живет боль. Ей самой захотелось обнять Кьену. Она словно увидела первую жизнь своей наставницы, представила ее, уже полуседую, истощенную, с потускневшими от усталости и боли глазами, где-то у пульта под землей, в руднике, на койке в бараке… С умершим ребенком на руках. Все это живет в ней, все это никуда не делось. И вдруг Линна увидела Кьену.
Это было так, словно открылся новый поток. Открылся и хлынул, и Кьена была в нем, в сверкающих струях, радостная, живая…
Линна ощутила все чувства наставницы, все ее мысли. Ей не нужен был комп — комп и отключили на время инициации.
"Я так рада за тебя, девочка!" Чувство было похоже на искрящийся родник, Кьена была счастлива, как счастлив человек, вернувшийся с войны — с победой, как счастлива мать, после родов держа в руках свое дитя. Тем счастьем, от которого плачут.
И вызвано это было тем, что Линна, любимая, родная, вот теперь уже совсем рядом с ней, такая же, как все они — что Линна становится тайри.
Линна привыкала к этому ощущению несколько минут. Она была Кьеной — и была собой одновременно. Никакой разницы между ними не было, но свои границы Линна четко ощущала. А потом в ее сознание хлынул новый поток.
Безудержный.
Она ощутила всех тайри, стоявших рядом. Кела, Реети, Эйн…
Она ощутила всех тайри Виэрена, и все они радовались ей, приветствовали, как бы мысленно обнимали ее.
Их были тысячи… десятки тысяч…
И потом сознание ее совершило новый скачок, и она почувствовала весь Союз Тайри.
Если подбирать сравнения, это было похоже на радиоэфир, в котором звучат миллионы голосов… И Линна, ошеломленная маленькая девочка среди огромного мира, среди незнакомых, но прекрасных людей, где каждый, почуяв ее робкое касание, радостно улыбался, протягивал ладонь, брал ее на руки… "Здравствуй, лока-тайри!", "Какая радость, что ты с нами!", "Я так рад тебе, привет, Светлая!", "Какая ты красивая, хорошая, милая!" И она скользила всеми шестью потоками мысли по чужим сознаниям, но не успевала осмыслить и прочувствовать, лишь накапливала информацию, а все ее чувства были заняты радостью встречи, чистым изумлением от того, что она видела — от того, как прекрасны все эти люди… тайри… От того, что любовь — есть. Теперь она понимала, что была неправа, что любовь есть и на земле — но это как искорки в давно затвердевшей каменной корке, как тлеющие угли погасшего костра. Теперь она сама была частью костра.
