Говард Лавкрафт - «Если», 1997 № 02
Творческая свобода — большая редкость. И чем больше чей-то успех, тем больше желающих на нем заработать. Думаю, не очень ошибусь, предположив, что счастлива в этом смысле судьба Аллы Пугачевой: это личность, которая принадлежит сама себе. С ней считаются все. Популярность ее невозможно поколебать — не зря А.Б. именуют «владычицей Олимпа поп-музыки». Она перешагнула порог, когда необходимо за все платить профессионалам: оказать ей услугу — желанная реклама для любого дельца шоу-бизнеса.
МЕНЯ УЗНАЙТЕ ВЫ, МАЭСТРО!Что такое внимание фанатов, люди незнаменитые, очевидно, вообразить не в состоянии. Во всяком случае, судя по мемуарам «звезд», никто, добиваясь популярности, не представлял себе, что придется вести до такой степени публичную жизнь, не понимал, насколько утомительно иметь всеми узнаваемое лицо. Надо всегда быть в форме. Надо думать обо всем, что делаешь и говоришь, как при этом выглядишь. К тому же есть особый «шик» в том, чтобы прославиться на фоне унижения очень известного человека, и число фотокорреспондентов и журналистов, готовых охотиться за объектом сколь угодно долго, довольно велико… Можно смеяться над маской и темными очками Майкла Джексона, но можно ему посочувствовать. Можно вспомнить Грету Гарбо, которая на склоне лет практически не выходила из дома — а если выходила, то укутывалась так, что сфотографировать ее было невозможно. Даже принцесса Диана («звезда» по единственному параметру — самая фотографируемая женщина в мире), хотя и держится с королевским достоинством, думается, с радостью превратилась бы на недельку-другую в обыкновенную домохозяйку.
Трудно все время быть на ярком свету. Быть Легендой. Маленькие горести и радости, которые случаются в жизни любого человека, превращаются в Горе и Радость нации. Игра идет с максимальной ставкой; эта ставка — ты сам.
…Я рассматриваю фотоснимки: Чарльз Спесер Чаплин, Марлен Дитрих, Вивьен Ли, Любовь Орлова, Сильвестр Сталлоне…
Каково соотношение творчества и расчета, везения, прагматизма, таланта — об этом можно говорить бесконечно. Однако «если звезды зажигают — значит, это кому-нибудь нужно»…
Быть знаменитым некрасиво.
Не это поднимает ввысь.
Не надо заводить архивы,
Над рукописями трястись.
Цель творчества — самоотдача,
А не шумиха, не успех.
Позорно, ничего не знача
Быть притчей на устах у всех.
Борис Пастернак.
Майкл Муркок
ЗА КРАЕМ МИРА
На полубаке в одиночестве стоял высокий мужчина. Рукой с длинными пальцами он машинально поглаживал голову демона, искусно вырезанную из темно-коричневой лиственницы. Красноватые, как у всех альбиносов, глаза морехода не отрывались от тумана, клубившегося прямо по курсу. Корабль шел с огромной скоростью и не нуждался в усилиях команды.
Издали накатывал вал звуков, чуждых даже для этого безымянного, лежащего вне времени моря. С каждой минутой вопли предсмертного ужаса становились отчетливее, и корабль летел прямо в эпицентр этой дикой какофонии звуков, замешанной на боли и отчаянии.
Элрик слыхал подобное разве что в камере, созданной изощренным воображением кузена Йиркуна. Какой-то поклонник черного юмора назвал ее комнатой удовольствий. Было это еще в те дни, когда Элрик пытался править остатками Мелнибонийской империи.
Так могли кричать люди, чьи души попали в западню, и смерть для них — не избавление, а вечное рабство у самого страшного из хозяев мира. Так кричали люди, когда Повелитель Бурь, черный рунный меч Элрика, его проклятие и благословение, пил их души.
Эти звуки никогда не доставляли Элрику удовольствия. Он повернулся, собираясь спуститься на главную палубу, и едва не столкнулся с Отто Блендекером. С того времени, как принц Корум покинул друзей, Блендекер остался последним из тех, кто рука об руку с Элриком бился с могучими чародеями Агаком и Гагаком.
На иссеченном шрамами лице Блендекера явственно читалась озабоченность. Бывший ученый прикрывал уши широкими ладонями.
— Ради двенадцати символов причинности, Элрик, объясни, что это за дьявольский шум? Похоже, мы слишком близко подошли к вратам ада.
Принц Элрик из Мелнибонэ пожал плечами.
— Я согласен никогда не узнать, какие земли лежат у нас прямо по курсу, лишь бы корабль смог отвернуть. Но ты же видишь, курс не меняется, и скоро нам предстоит выяснить, почему они так кричат.
— Знаешь, мне в общем-то неинтересно, с чего эти бедняги так развопились, — проворчал Блендекер. — Может, поговорить с капитаном?
— Думаешь, он знает, куда идет его собственный корабль? — попытался пошутить Элрик.
— Не иначе, как он опять собрался втравить нас в битву…
— Я больше не сражаюсь заднего, — мрачно ответил Элрик. Рука ею непроизвольно сжала рукоять меча. — Дай мне только добраться до твердой земли, и у меня найдется достаточно собственных дел.
Над морем пронесся порыв ветра. В тумане образовалась прореха. Теперь Элрик видел, что корабль идет по воде цвета ржавчины. Странный свет разливался под ее гладью. Казалось, в морских глубинах реют какие-то громадные существа. На миг Элрику привиделось белое лицо со знакомыми мелнибонийскими чертами. Он тут же отвел глаза, пытаясь справиться с приступом дурноты.
Впервые с тех пор, как он оказался на Черном Корабле, ему удалось оценить размеры судна. Два огромных колеса возвышались над бортами, возле одного из них хлопотал штурман, брат-близнец капитана. Исполинская мачта несла туго натянутый черный парус. В двух палубных надстройках располагались две каюты. Одна из них пустовала, вторую занимали они с Блендекером. Элрик перевел взгляд на штурмана и в очередной раз задумался: а управляет ли кто-нибудь вообще Черным Кораблем? Штурман постоянно был чем-то занят на палубе и очень редко спускался к себе, в кормовую каюту. Капитан занимал каюту на носу и, наоборот, крайне редко показывался на палубе. Элрик и Блендекер не раз пытались «разговорить» штурмана, но он, казалось, был настолько же глух, насколько его брат слеп.
Резные криптограммы покрывали деревянную обшивку корабля. Клочья тумана не то липли к ним, не то сочились из них, так что Элрик задумался: не сам ли корабль создает пелену, окутавшую его. Пока он смотрел, знаки окрасились в тона бледно-розового пламени, словно на них заиграли отсветы красной звезды, неотступно следовавшей за кораблем.
