Дэвид Герролд - День проклятья
– Не знаю, как это называется. Оно было в красной упаковке.
– Где мы?
– Все там же, в пудре. Как только небо очистится, нас заберут.
– Как погода?
– Пыль.
– Все еще падает?
– Нет. Но нас засыпало. К тому же стоит дымка.
Лицо Дьюка отекло, но я все-таки заметил, как прищурились его глаза, когда он посмотрел на меня, перевел взгляд на дисплей и снова на меня.
– Здесь розовый свет, – заметил он. – Как глубоко мы торчим в этом дерьме?
– По самые уши. – Это Лиз.
– М-м-м, – поморщился Дьюк. – Тогда не гоните волну.
– Как вы себя чувствуете? – спросила Лиз.
– Хреново. – Он потянулся и схватил меня за рукав. – Джим!
– Да, Дьюк?
– Сделай мне одолжение.
– Говори.
– Убери эту красную ампулу. Я не хочу спать.
– Виноват, командир, но это невозможно. Все остальное – пожалуйста.
– Я выдержу боль, но спать не хочу.
– Не могу. Так положено. Иначе ты умрешь.
– Джим… – Он кашлянул, и я испугался – кашель походил на предсмертный хрип. – Джим… убери ампулу.
– Нет, Дьюк, я этого не сделаю.
Дькж закрыл глаза, и мне показалось, что он снова за-1 снул, но вдруг он опять уставился на меня и тихо позвал:
– Джим. – Да, Дьюк?
Он быстро терял силы, мне пришлось почти прижаться к его лицу. Он прошептал:
– Чтоб тебя…
Его веки сомкнулись, и он снова погрузился в сон. Лиз отложила дисплей.
– Аппарат его отключил. Он переутомился.
– Дьюк ненавидит лекарства. Боюсь, потом мне долго| придется просить у него прошения. – Я сообразил, чтс опять оправдываюсь. – Простите, это по привычке.
Лиз не улыбнулась.
– Чего вы боитесь? – А?
– Можете вынуть ампулу, если хотите. Я замотал головой.
– Нет, не могу. Если нам суждено быть заживо съеденными, пусть он лучше ничего не знает.
Лиз внимательно смотрела на меня.
– Об этом я и толкую. Это лишь первый этап.
– Какой этап?
– Решать за других. На следующем этапе решают, можно ли другому человеку жить или он должен умереть. Вы понимаете, куда это ведет? Помнится, кто-то долго ныл по этому поводу.
– Да, но… – Я поднялся на ноги и залез в фонарь над Дьюком. – Совсем другое дело, когда решаешь ты лично. Я не прав?
Она ответила не сразу, а смотрела на меня, словно прикидывая.
Наконец я не выдержал:
– Ну давайте же! Говорите! Она медленно покачала головой:
– Не стоит. Вы знаете, что я скажу.
– Нет, не знаю.
– Нет, знаете.
– Боже, как я не люблю подобные разговоры. Она вздохнула.
– Это не важно. Мне просто хотелось знать, удовлетворит ли вас такое оправдание.
Я повернулся к ней спиной, раздвинул шторки и уставился на насекомых. Под полуденным солнцем они стали еше активнее. Я облился потом. Продолжать разговор не хотелось – Лиз была права.
Грудь болела все сильнее. Господи, пусть мне будет еще хуже…
В. Как хторранин поступит с медведем-гризли?
О. Трахнет его.
22 ПИЩЕВАЯ ЦЕПЬ
В основе любой жизни лежит смерть. Нельзя существовать, не поедая кого– то.
Даже фотосинтез использует энергию тепловой смерти Солнца. Человечество – не исключение. Бальзамирование обманывает не могильных червей, а всю экосистему – и то временно.
Соломон КраткийК концу дня насекомые очистили от пудры стекло фонаря, и теперь можно было рассмотреть их.
Косые лучи вечернего солнца освещали вертолет сзади, и только розовые прожилки на прозрачной башенке напоминали, что еще недавно вертушка была засыпана.
Крошечные насекомоподобные организмы выглядели крупинками. Приходилось сильно напрягать зрение, чтобы вообще увидеть их. Лишь у некоторых, более крупных, просматривались какие-то неясные детали.
– У вас есть видеокамера? – спросил я Лиз.
– Да, парочка в запасе имеется.
– Дайте-ка одну, пожалуйста. Она принесла камеру.
– О, да это «Сони»! Отлично. Хоть раз в жизни армия не позарилась на дешевку. Сейчас я вам кое-что покажу. Фокусное расстояние у этой штуки можно сделать очень коротким. В университете мы использовали видеокамеры как переносной микроскоп.
Я покрепче уперся локтями и, глядя сквозь окуляр камеры на насекомых, настроил ее. Освещение было отличное – лучи заходящего солнца падали сбоку. Изображение получилось четкое: белесые личинки были видны как на ладони. О Боже, да ведь это… Я узнал их. Чувство было такое, будто я хлопнул стопку крепчайшего ирландского виски.
Я захихикал.
– Что это вас так рассмешило?
Меня действительно разбирал такой смех, что я вывалился из фонаря, закашлялся и осел на дно, пережидая, пока пройдет приступ. Я кашлял так сильно, что легкие, казалось, вот-вот вывернутся наизнанку. В груди полыхал костер. Кашель усиливал боль, а та, в свою очередь, вызывала новые приступы кашля. Я задыхался, однако все постепенно прошло. Лиз испуганно смотрела на меня.
Жестом я показал, что со мной все в порядке, и натянул кислородную маску. Все мое тело по-прежнему было набито розовой пудрой, но что-то изменилось. На меня вдруг снизошло спокойствие. Нет, скорее, я чувствовал себя на седьмом небе, почти что витал в облаках. Я как бы видел свое ставшее прозрачным тело. Может быть, в мою кровь поступила свежая порция адреналина или мои эндорфиновые рецепторы потеряли чувствительность, а может, у меня атрофировалась нервная система? Но что бы это ни было, больше ничего не болело.
И кроме того, меня постоянно разбирал смех. Только теперь я понял, какая глыба напряжения и страха свалилась с плеч. Одышка перешла в глухое отрывистое хихиканье. Вероятно, я смахивал на сумасшедшего. А может быть, и впрямь сошел с ума?
– Маккарти! – Лиз встревожилась не на шутку. – Что с вами?
Я перекатился на бок, встал на четвереньки и, выждав, когда дыхание восстановится, поднялся на ноги.
– Пойдемте, я вам покажу.
Лиз довела меня до кресла. На верхней половине переднего стекла виднелись насекомые. Я передал ей камеру.
– Посмотрите. Узнаете?
Она прижала объектив к стеклу и приникла к окуляру.
– Нет.
– Разве? Вы же видели слайды на докладе доктора Зимф.
– Может, вы прекратите паясничать и просто скажете, что это такое?
– Да ведь это ершики! Абсолютно безвредны для человека! Они да сахарная пудра – единственные хторран-ские виды, которые не опасны для нас. А мы целый день прячемся в этой консервной банке и дрожим от страха! Завтра к утру они очистят нам всю вертушку. На ней не останется ни одной розовой крошки. – Я был не в силах стереть с лица широкую, от уха до уха, улыбку законченного идиота. – Теперь все будет в порядке.
Лиз села в соседнее кресло. Кажется, она успокоилась и пыталась расслабиться.
