Роберт Силверберг - Ночные крылья
– Они – Контактирующие, – ответил я. – Они служат своей музе.
– Да, в религиозном плане. Они интерпретируют Волю, а не свои души.
– Это неотделимые друг от друга вещи. Их стихи создаются божественным вдохновением, но исходят из сердец сочинителей.
Завоевателя это не убедило.
– Можно спорить о том, что вся поэзия в корне своем религиозна, как мне кажется. Но поле деятельности ваших Контактирующих слишком ограничено.
Они просто покорны Воле.
– Это парадокс, – отметила Олмейн. – Воля всепроникающа, а вы говорите об их ограниченном поле деятельности.
– Друзья мои, есть другие темы для поэзии, кроме погружения в Волю.
Любовь человека к человеку, радость защиты своего дома, ощущение чуда, когда стоишь обнаженным под огненными звездами… – завоеватель рассмеялся. – Не потому ли Земля так быстро пала, что ее поэты стали поэтами проникающими только в судьбу?
– Земля пала, – ответил Хирург, – потому что Воля желала, чтобы мы искупили грех, который совершили наши предки, обращаясь с вашими предками как с животными. И качество нашей поэзии не имеет к этому никакого отношения.
– Значит, Воля решила, что вы падете под нашим ударом, как бы в наказание, а? Но если Воля всемогуща, тогда именно она и заставила вас совершить грех в отношении наших предков и сделала наказание неизбежным.
А? Воля сама с собой играет? Видите, как трудно поверить в божественную силу, которая определяет все события? Где тот элемент выбора, который придает страданию смысл? Сначала заставить вас совершить грех, а затем потребовать от вас перенести поражение как искупление – все это пустое для меня. Извините за кощунство.
– Вы ошибаетесь, – поправил Хирург. – Все что произошло на этой планете – это процесс морального наставления. Воля не определяет малое или великое событие – она дает сырой материал событий, а также возможность выбирать то, что мы желаем.
– Например?
– Воля дала землянам способности и знания. Во время Первого Цикла мы поднялись из состояния дикости за короткое время. В течение Второго Цикла достигли высочайших вершин. И когда достигли этих вершин, нас поразила гордыня и мы стали превышать дозволенное. Мы брали в неволю разумных существ с других планет на предмет «исследований», а на самом деле это было наше нахальное желание развлекаться. Затем начали глупые эксперименты с климатом, пока океаны не соединились, а континенты не погрузились в воду и наша старая цивилизация была уничтожена. Так Воля указала нам на границы наших амбиций.
– Мне еще больше не нравится эта темная философия, – заявил Землетребователь Девятнадцатый, – я…
– Позвольте, я закончу, – оборвал его Хирург. – Гибель Земли периода Второго Цикла была нашим наказанием, а поражение Земли Третьего Цикла от вас, людей с других звезд, – это завершение прежнего наказания и, кроме того начало новой фазы. Вы – инструмент нашего искупления. Унижения, которые принесло ваше завоевание, бросили нас на самое дно канавы. Теперь мы возрождаем наши души, пытаемся выбраться из этих напастей.
Я с удивлением глядел на Хирурга, который в словах выразил мысли, которые наполняли меня всю дорогу к Ерслему – мысли об искуплении, личном и всеобщем. Раньше я мало обращал внимания на Хирурга.
– Позвольте мне высказаться, – внезапно вмешался в беседу Берналт.
Это были его первые слова за несколько часов.
Мы поглядели на него. На щеках у него сверкали пигментные полоски, говорившие о его возбуждении.
Кивнув Хирургу, он сказал:
– Мой друг, говоря об искуплении, ты имеешь в виду всех землян? Или только тех, кто объединен в гильдии?
– Всех землян, конечно, – ответил Хирург мягко. – Разве не все мы в одинаковой степени завоеваны?
– Но мы отличаемся другим. Какое искупление может получить планета, где миллионы людей вне гильдии? Я говорю о своем народе, естественно. Свой грех мы совершили давным-давно, когда думали, что сражались против тех, кто сделал нас чудовищами. Мы пытались забрать у вас Ерслем и за это были наказаны, и наказание длилось тысячу лет. Но мы все еще отверженные, не так ли? Где же было ваше искупление? Вы, которые состоите в гильдиях, вы считаете, что очистились этими последними страданиями, а вы и сейчас нас презираете.
Хирург смотрел на него с ужасом.
– Ты не думаешь, о чем говоришь, Берналт. Я знаю, что Измененные имеют зуб на нас. Но ты, как и я, знаешь, что время вашего освобождения близко. В ближайшем будущем. Ни один землянин не будет презирать вас, и вы будете рядом с нами, когда мы получим свободу.
Берналт уставился в пол.
– Прости меня, друг. Конечно, конечно, ты говоришь правду. Я высказался необдуманно и глупо. Все из-за жары и вина.
Землетребователь Девятнадцатый произнес:
– Вы хотите сказать, организуется движение сопротивления и вы нас изгоните с этой планеты?
– Я говорю абстрактно, – уклонился Хирург.
– А я считаю, что ваше движение сопротивления тоже будет абстрактным, – небрежно ответил завоеватель. – Извини меня, но у планеты, которую можно завоевать за одну ночь, мало сил. Мы надеемся, что наша оккупация Земли будет долгой и мы не встретим сильного сопротивления. За те месяцы, что мы здесь, враждебность к нам не увеличивается. Совсем наоборот – нас принимают все лучше и лучше.
– Это часть процесса, – возразил ему Хирург. – А как поэт вы должны понимать, что слова имеют разный смысл. Нам нет нужды отбрасывать наших чужеземных хозяев, чтобы освободиться от них. Это звучит для вас достаточно поэтично?
– Замечательно, – ответил Землетребователь Девятнадцатый, вставая. – А теперь пойдемте ужинать.
7
К этому вопросу возвращаться было невозможно. За обеденным столом тяжело поддержать философскую дискуссию. Да и нашему хозяину был неприятен этот анализ судеб землян. Он быстро выяснил, что Олмейн в прошлом была Летописцем, до того, как стать Пилигримом, и начал обращаться к ней, расспрашивая о нашей истории и ранней поэзии. Как и у большинства завоевателей, у него было неуемное любопытство по поводу нашего прошлого.
Постепенно молчаливость Олмейн ушла и она начала подробно рассказывать о своих исследованиях в Перрише. С блестящим знанием дела она говорила о нашем далеком прошлом, а Землетребователь Девятнадцатый время от времени задавал нужный и умный вопрос. Мы ели деликатесы из разных миров, поставленные, возможно, тем толстым, бесчувственным купцом, который вез нас из Перриша в Марсей. На вилле было прохладно, служители внимательны и, казалось, что пораженная страшной болезнью деревня находится не в получасе ходьбы, а в другой галактике.
Когда утром мы покидали виллу, Хирург попросил разрешения присоединиться к нам в паломничестве.
