Патриция Маккиллип - Арфист на ветру (Мастер загадок - 3)
Когда он выбрался на берег, то снова почти не мог думать. Неистовые ветры все ещё хлестали его со всех сторон; вековые сосны со стонами гнулись под их бешеными порывами. Моргон отхаркал едкую воду и встал, чтобы напиться наконец чистой влаги из Осе, но ветер едва не швырнул его обратно в быстрины. Хедский князь поднял голову и оглянулся туда, где прежде была гора.
Часть склона втянулась внутрь; всюду валялись вывороченные с корнями деревья, стволы их были расколоты при сдвигах земли и камня. По всему перевалу, насколько можно было охватить взором, бушевал ветер, сгибая уцелевшие деревья и нещадно ломая их.
Моргон попробовал подняться, но у него не осталось на это сил. Казалось, ветер изгоняет его душу из тела. Он протянул руки, и ладони его сомкнулись на толстых, вросших в землю корнях. Он чувствовал, как задрожало дерево в его хватке, понимая всю его мощь.
Приникнув к стволу, Моргон полез, подтягиваясь, хватаясь за узлы и сучья. Затем отступил от дерева и раскинул руки, словно пытался охватить ими ветер.
Ветви стали расти из его ладоней, волос, всего тела. Мысли Моргона переплелись, точно корни в земле. Он выпрямился по струнке, и смола, точно слезы, побежала вниз по свежей коре. Имя его стало сердцевиной дерева; и молчание выросло вокруг неё - кольцо за кольцом, а лицо поднялось высоко над лесом. Вцепившись в землю, склоняясь под яростными порывами ветра, он исчез внутри самого себя, за твердым щитом своего опыта.
10
Он снова стал человеком в дождливый и ненастный осенний день. Моргон стоял на холодном ветру, смахивая с глаз капли дождя и пытаясь вспомнить долгое, бессловесное течение времени. Река, серая как лезвие ножа, бежала мимо, подернутая рябью; каменные вершины перевала тонули в тяжелой туче. Окрестные деревья приникли к земле, поглощенные собственным существованием. Они снова потянулись к нему, и мысль Моргона скользнула за их тугую влажную кору, назад, в медлительный покой, вокруг которого образовывались и затвердевали их кольца. Но его воспоминания пронизывал ветер, который снова обрушил на него гору, снова бросил в черную реку и снова выгнал под дождь. Он нехотя двинулся, разорвав связь с землей и повернув к горе Эрленстар, где за пеленой тумана увидел шрам на её склоне и воду, все ещё хлеставшую из горы и скатывающуюся в Осе.
Долгое время он разглядывал гору и складывал воедино обломки своего темного сна. Смысл происшедшего полностью пробудил его. Моргон начал дрожать под проливным дождем, разум его принялся обыскивать окрестности. Никого. Ни охотника, ни чародея, ни Меняющего Обличья - никого не увидел он на перевале. Ворона проплыла мимо в восходящем воздушном потоке; он с нетерпением ухватился за её разум. Но она не понимала его языка, и он отпустил птицу. Неистовые громкие ветра уныло гудели среди вершин; вокруг трещали деревья и уже явственно пахло приближающейся зимой. Наконец он повернул, ссутулившись на холодном ветру, и шагнул вниз, по течению Осе, обратно, в мир людей.
Сделав шаг, он замер, глядя, как вода уносится прочь, к Исигу и Остерланду, к северным торговым портам Обитаемого Мира. Его собственная мощь вынудила его замереть на месте. Нигде в Обитаемом Мире нет приюта человеку, который развязал землезакон и уподобился ветру. Река несла эхо голосов, некоторые из них он слышал - они говорили на языках, непонятных даже чародеям. Он думал о темном, непроницаемом лике ветра, который был Высшим и не дал ему ничего, кроме жизни.
- Для чего? - прошептал Моргон.
Внезапно ему захотелось проорать эти слова в лицо разбитой и равнодушной горе Эрленстар, но он понимал, что ветер просто проглотил бы его вопль. Он сделал второй шаг вниз по реке к Харте, где его ждали кров, тепло и утешение у Данана Исигского. Но король не ответил бы на его вопросы. Моргон угодил в западню прошлого, став пешкой в древней войне, - теперь он это начал понимать. Его смутная жажда исследовать свою загадочную, непредсказуемую мощь страшила его. Он долго стоял на речном берегу, пока туманы у вершин не начали темнеть и тень не пересекла лик Эрленстара. Наконец он повернул прочь и побрел сквозь дождь и льдистые туманы к горам, окаймляющим северные пустоши. Моргон сохранил свой привычный облик, идя через горы, хотя дожди в высокогорье шли порой пополам со снегом и скалы под его руками, когда он карабкался вверх, были больше похожи на лед, чем на камень.
Первые несколько дней жизнь его висела на краю бездны, хотя едва ли он это осознавал. Вдруг он замечал, что ест, хотя и не помнил, как убил добычу, или просыпался на заре в сухой пещере и не помнил, как отыскал её. Постепенно, по мере того как он догадался о своем нежелании использовать тайную мощь, он принялся подумывать о собственном выживании.
Добыв несколько горных баранов, он отволок их в пещеру и освежевал. Некоторое время он жил там, в пещере, питаясь бараниной, пока выделывал шкуры. Заточив баранье ребро, он пробил в них отверстия, сшил обрывками старой рубахи и изготовил для себя большой косматый плащ с капюшоном и утеплил сапоги мехом. Когда все было готово, он оделся и двинулся дальше, вниз по северной тропе до перевала - к пустошам.
В этой пустынной стране почти не шло дождей, только свирепо кусались ветры и на восходе солнца морозы превращали однообразную плоскую землю в огненную. Он шествовал как призрак, убивая дичь, когда испытывал голод, и ночуя под открытым небом, ибо редко чувствовал холод, так как его тело без его ведома настроилось в лад с ветрами.
Однажды Моргон заметил, что не идет больше поперек небесного пути солнца; он свернул на восток и побрел навстречу солнцу. В отдалении виднелись предгорья, сбегающие к горе Хмурой, крутой, суровой, синевато-серой вершине. Но она была так далеко, что он не был уверен, что правильно определил её название. Моргон шел в разгаре осени и не слышал ничего, кроме ветра. Однажды ночью, когда он сидел у костра, смутно ощущая, как ветры побуждают его преобразиться, он опустил взгляд и неожиданно для самого себя увидел, что держит в руках звездную арфу.
Он не мог вспомнить, как доставал её из-за спины, сидел и тупо смотрел на нее, наблюдая за безмолвным бегом огня по струнам. Немного погодя он устроился поудобнее и положил инструмент на колени. Пальцы его заскользили по струнам наугад и почти неслышно, следуя грубой и дикой песне ветра. Больше он не чувствовал побуждения двигаться и остался в этом уединенном месте, где всего-то и было что несколько камней, искривленный куст да трещина в суровой земле, откуда выплескивался ручей, который в нескольких шагах снова скрывался под старыми обветренными камнями.
Моргон покидал свое убежище только для охоты; он всегда находил дорогу обратно, словно по эху своей арфы. Он играл на ней в лад с ветрами, которые неслись неизвестно куда с рассвета до ночи и с ночи до утра, - играл иногда только на самой высокой струне, когда слышался тонкий, упругий, воющий восточный ветер; иногда - на всех струнах и по самой низкой ударял в ответ на гул ветра северного.
