Джек Уильямсон - Подводная экспедиция
Я взглянул на койку своего нового знакомого. У Эскова койка была заправлена самым тщательным образом. Аккуратно сложенное дополнительное одеяло лежало На подушке; верхняя крышка рундука была открыта, так что под ней было видно все находившееся в безупречном порядке содержимое. Сам Эсков был чистеньким и свежевыбритым — хотя мне показалось, что ему нужно было не бриться несколько дней для того, чтобы на это обратили внимание.
Наверное, я слишком откровенно проявил свои чувства.
— Не дрейфь! — подбодрил меня сосед. — Я обещаю тебе свою поддержку. До ужина у нас есть свободное время. Никакой проверки не предвидится. Так что можешь передохнуть.
Я облегченно опустился на стул, а Эсков стал ловко раскладывать по местам мое имущество. Через пару минут я почувствовал себя лучше и подключился к наведению порядка. Я еще не совсем твердо стоял на ногах, но будущее уже не казалось мне таким мрачным. Если в течение всех четырех лет обучения моим соседом по комнате будет Эсков — такой, каким он показался мне с первого взгляда, — значит, мне крупно повезло.
В тот же вечер за ужином я увидел своего обидчика. Он сидел в одиночестве за небольшим столиком в дальнем углу столовой. Я слегка подтолкнул Эскова и кивком указал на старшекурсника.
— Его фамилия Сперри, — не раскрывая рта, промычал Эсков (курсантам первого курса не разрешалось вести разговоры во время еды). — Мне жаль тебя расстраивать, Джим, но именно он — помощник строевого офицера на нашем курсе. Мы еще натерпимся от него, прежде чем он закончит академию… Сперри, — после секундной паузы повторил Эсков, глядя куда-то вдаль. — Мне кажется, что он…
В этот момент один из старшекурсников посмотрел в нашу сторону, и Эсков так и не сказал, что ему кажется.
Но я и сам предполагал то же самое. И даже не предполагал, а был твердо уверен: Брэнд Сперри, курсант, помощник строевого офицера академии, был сыном Хэллэма Сперри, владельца многомиллионного состояния и мэра подводного города Тетис в Маринии.
Что-то в лице молодого Сперри показалось мне в этот раз знакомым — знакомым и угрожающим. Тогда я не смог понять почему.
Теперь я понял это. Я много раз видел Хэллэма Сперри на фотографии, а курсант за маленьким столиком выглядел точь-в-точь так же, как его отец в те времена, когда была сделана фотография. Старший Сперри сфотографировался вместе с моим отцом и дядей Стюартом в те годы, когда вся Мариния состояла из пары небольших подводных сооружений, а трое мужчин на фотографии были еще очень молоды. Это было задолго до того времени, когда острое соперничество разделило Сперри и Иденов. Задолго до того времени, как умер мой отец, задолго до того, как его имя засияло в лучах славы, а состояние и недвижимость обратились в прах.
Я поднес ко рту вилку тем характерным движением, которое утвердилось среди моряков еще со времен парусного флота. Унаследовав традиции старого Аннаполиса, Вест-Пойнта и Академии в Колорадо, Академия подводного флота создала тысячи своих обычаев и правил, которые могли сбить с толку таких, как я, салаг-первогодков. Я волновался так, что не чувствовал вкуса пищи.
Если сын того человека, который обманул моего отца и пытался сделать то же самое с моим дядей, будет моим командиром, значит, в академии меня ждет трудное испытание. Наша первая встреча, безусловно, была подтверждением этого. Кто скажет, может быть, он сразу узнал меня — и намеренно затеял ссору, желая сломить «салагу» в первый же момент?
Я тотчас же одернул себя и приказал себе забыть об этом. Не важно, как я относился к Брэнду Сперри. Его сын был прежде всего курсантом, помощником строевого офицера в академии, и пока мы служили рядом друг с другом, я не имел права идти на конфликт. Я поклялся себе в этом.
И все же первый ужин в академии явно пришелся мне не по вкусу.
3
ДЕТИ ПОДВОДНОГО ФЛОТА
Побудку сыграли в 4.45 утра. На небе еще мерцали звезды.
Мы, триста человек, выстроились в предрассветной мгле и, с трудом унимая дрожь, встали по стойке «смирно». Наверное, у всех нас был вид типичных салаг, ступивших на священную землю академии. Понимая это, я готов был простить курсанту Сперри гримасу отвращения, которая ползла по его холеному надменному лицу.
После переклички мы вернулись в свои комнаты и приготовились к утреннему осмотру. За осмотром последовал плотный завтрак (ранняя побудка необыкновенно усиливает аппетит!). Потом, несколько отяжелевшие, мы приступили к первому дню своей учебы.
Каждый из нас мечтал об этой минуте с десяти или двенадцати лет. Наше физическое и умственное развитие было вполне обычным для подростков, поступивших на первый курс академии. Каждый из нас накопил столько знаний по всем основным предметам, сколько влезло в его голову. Мы изучали не только навигацию и математику, но и целый букет других дисциплин, от эстетики до механики, от баллистики до бальных танцев. Специализация в средних школах год от года становилась жестче, но нас, будущих офицеров подводного флота, не устраивали никакие узкопрофильные специализации, нам предстояло овладеть целым миром науки.
Мы были готовы к этому и без раскачки приступили к работе, покрываясь потом на спортивных площадках, напряженно морща лбы возле классных досок и маршируя по плацу в своих ярко-красных форменных куртках.
Это была нелегкая работа.
Она и не могла быть легкой. Из слабака нельзя сделать командира подводной лодки. Морская служба не дает поблажек. Секундная слабость или растерянность могут привести к аварии на огромной глубине, там, где вес многокилометровой толщи воды ломает стальную конструкцию как картонную коробку. Только один материал позволял нашим подводным лодкам плавать на глубине, превышающей шесть километров. Только благодаря ему можно было строить подводные города Маринии.
Этот материал назывался иденит.
Боб Эсков первым из моих однокурсников связал это слово с моей фамилией. Он напрямую спросил меня, не родственник ли я Стюарту Идену, изобретателю иденита. О том, что имя Стюарта Идена увековечено в этом слове, я узнал гораздо позже своего первого знакомства с дядей. Теперь я ответил, с трудом приглушая звучавшую в моем голосе гордость.
— Это мой дядя.
— Дядя? — На Боба это явно произвело впечатление. Он на секунду задумался, а потом рискнул задать новый вопрос: — Говорят, сейчас он опять изобретает что-то. Что-то такое…
— Я не могу рассказывать об этом, — резковато ответил я — и это была сущая правда: я действительно не мог сказать ни слова, потому что ровным счетом ничего не знал. В газетах то и дело появлялись сообщения о том, что Стюарт Иден вновь прибыл в Маринию. Я мог бы пересказать эти заметки — и только. В коротких разговорах, которые мы иногда вели с дядей, речь шла обо мне и моей учебе и никогда — о его собственных делах.
