Ингмар Бергман - Стыд и позор
Быстро снижаясь, покачивается в воздухе парашют. Свечой падает вниз (ветра нет, поэтому его не сносит). На стропах висит человек - точно мишень. Человек шевелит ногами. Ян и Эва видят белое пятнышко лица, судорожно стиснутые руки.
Человек и парашют исчезают за деревьями, за огненным заревом. Слышен гул и треск. Пламя рваной спиралью взмывает ввысь.
Ян и Эва, растерянные, перепуганные, затевают перебранку. "Надо скорее разыскать беднягу-парашютиста", - твердит она. "Ты с ума сошла! - возражает он. - Наверняка это вражеский солдат, в два счета нас перестреляет". Эва обзывает мужа трусливым болваном и заявляет, что, если он боится, она пойдет в лес одна. От такого безрассудства он вконец свирепеет и хватает ее за руки, она кричит: "Пусти меня! Пусти!", пытается вырваться, он выпускает ее, и она бежит к лесу, в сторону пожара.
Несколько минут Ян стоит в нерешительности, потом выносит из передней старое охотничье ружье. Догоняет жену и вместе с нею торопливо шагает в направлении огненного зарева. Самолет рухнул на небольшую вырубку, где от него загорелись сенной сарай и высохшее дерево. Язычки пламени ползут по земле, лижут стенки борозды, пропаханной самолетом.
На краю вырубки какое-то шевеление - пилот. Висит на сосне, опутанный стропами, и не может высвободиться. Лицо у него в крови, он судорожно дергается всем телом. Собака, стоя под деревом, яростно лает. Пилот что-то кричит Яну. И захлебывается хрипом. В бессильном отчаянии он бьет кулаками по воздуху. "Я приведу помощь!" - кричит Эва и бежит прочь.
Ян остается наедине с умирающим. Растерянно смотрит на дергающуюся фигуру в сосновых ветвях. Глядит в расширенные от ужаса глаза. Собака без умолку лает, громко, истошно. По лесу пробегает ветер, гонит между стволами клочья дыма. Резкие полосы солнечного света кромсают сумеречную тень. "Убей меня!" - вопит летчик, его лицо сводит гримаса. Он заходится кашлем, хрипит, черная кровь хлещет иэр рта. Ян; не выдержав, сломя голову убегает прочь. Вслед ему несутся нечленораздельные вопли.
Добравшись до дому, он видит во дворе множество солдат. На самом деле их человек десять-двенадцать, но Яну кажется, будто они кишмя кишат. У обочины дороги два "джипа". Эва разговаривает с офицером. Солдаты пробегают мимо Яна, спешат к месту пожара. "Когда я пришла, они уже были здесь", испуганно сообщает Эва. Офицер - мужчина средних лет, с одутловатым лоснящимся лицом и водянисто-голубыми глазами - равнодушно глядит на Яна и его ружье.
Офицер. Скажите, сколько их выбросилось с парашютами один или двое?
Ян. Мы видели только одного. Да он и был один. Вот именно, один.
Офицер. Вы застрелили летчика?
Ян. Что? Я? Нет. Это еще зачем? С какой стати?
Офицер досадливо пожимает плечами и бормочет, зачем-де тогда было таскать с собой ружье. Один из солдат подходит к нему, что-то тихо говорит. "Пусть висит", - отвечает офицер.
Офицер. Мой вам совет: сматывайте удочки. Завтра к утру они будут здесь. Парашютный десант сброшен в нескольких километрах отсюда. Если удастся, двигайтесь на юг.
Ян о чем-то спрашивает, но ответа не получает. "Джипы" скрываются за каменной оградой в лесу.
Эва и Ян начинают укладывать вещи. Смеркается, но зажигать свет нет времени. Зимняя одежда, остатки консервов, домашняя утварь, ружье, подушка, пледы и одеяла, кошка, такса. А еще сапоги, спички, стеариновые свечи, бутылка водки, тарелки. Три штуки Ян роняет на пол, но Эве сердиться некогда. Все вперемешку - в дорожные сумки, ящики, картонки и мешки. Проходит немного времени, и старенький "форд" загружен доверху. Нет, кошка не поедет, сама тут выкрутится, а вот собаку надо брать с собой.
Наступает ночь. В глубине леса еще виднеется зарево. хотя уже более тусклое. Небо ясное, все замерло в покое.
Из темноты выныривают люди. Бесшумно и неожиданно возникают во дворе, обвешанные оружием, в грязных мундирах, лица в черных разводах. Они вытаскивают Эву и Яна из машины. Эва упирается и получает оплеуху. Ян от удара по затылку падает ничком. Русенбергов оттесняют к дому; скованные ужасом, они стоят рядом у стены, заведя руки за голову. Пришельцы тихо переговариваются, выкидывают из "форда" поклажу, шныряют в доме, лучи карманных фонариков блуждают за окнами.
Солдат. Стало быть, летчика застрелил ты, да?
Ян. Никого я не застрелил.
Солдат. Смотри, будешь врать - тебе же хуже. Ну, ты застрелил летчика?
Ян. Когда мы подошли, он уже умирал.
Солдат. Что ж ты врешь-то все время, а?
С размаху бьет Яна по лицу. Тот падает как подкошенный, однако скоро встает на ноги. Эва что-то кричит, но ее утихомиривают.
Солдат. Здесь что, их патруль недавно побывал?
Ян. За полчаса до вас. Они нас предупредили, сказали, что вы в нескольких километрах отсюда. На двух "джипах" явились, человек двенадцать-четырнадцать. Потом уехали, вниз, к морю. Правда, Эва? Они сказали, чтоб мы поскорей сматывали удочки.
В нескольких шагах от стены, целясь из автомата Яну в живот, второй солдат раскуривает короткий сигарный окурок. Огонек спички высвечивает черные разводы на лице.
Солдат. На чьей же ты стороне?
Ян. На чьей стороне? Ни на чьей. Мы музыканты.
Солдат. Бывшие музыканты. Теперь оркестров нет. А как насчет тебя?
Эва. Ни я, ни муж политикой не занимаемся. Мы не состоим ни в какой партии.
Секунду-другую солдат пристально смотрит на них. Потом обращается в темноту, вполголоса с кем-то разговаривает. Старенький "форд" пятится по двору, скрежеща и содрогаясь от немилосердных рывков. Свет фар бьет в глаза Яну и Эве. Кто-то из солдат притаскивает микрофон. Еще кто-то устанавливает кинокамеру. Третий солдат - с микрофоном на шее, без каски - выходит в круг света. Он разрешает Яну и Эве опустить руки, угощает их сигаретами. Включается кинокамера, урчит мотор автомобиля.
В слепящем свете фар интервьюер напоминает темный картонный силуэт.
Интервьюер. Мы готовим программу для нашего телевидения. Хотим показать зрителям, кого освобождаем. Массу таких, как вы, проинтервьюировали. Ну, начнем. Первое слово - за дамой. Весстер, ты навел камеру? Как ваше имя?
Эва. Эва Русенберг.
Интервьюер. Расскажите немного о себе.
Эва. Мне двадцать восемь лет. Я - первая скрипка в оркестре Филаромонического общества. Семь лет замужем. Детей у нас нет. Когда оркестр распустили, мы приехали сюда, в эту усадьбу, которая досталась мне от деда по матери.
Интервьюер. Каковы ваши политические взгляды?
Эва. Я никогда не интересовалась политикой. То, что происходит сейчас, просто уму непостижимо. Да и приемник у нас сломан.
Интервьюер. Стало быть, вам безразлично, в каких условиях вы живете - в условиях демократии или в условиях диктатуры?
