Хуберт Хорстман - Загадка серебряной луны
Далберг уже забрался на гору, прислонился к выступу и напряженно смотрел на восток.
— Это могло бы означать? Там, слева от ракеты…, — прокричал он по радио.
Веккер прищурился. Ракету было едва видно, но посадочная полоса выделялась хорошо. Пару километров южнее выделялись белые как молоко образования огромных размеров. Они были похожи на колонны, плоская капитель которых касалась неба. Черт знает, откуда они вдруг появились. Подпрыгивая, они двигались на север и кружили вихрем аммиачный снег. Теперь они проходили мимо ракеты, стянулись, превратились во вращающиеся цилиндры — и мчались с большой скоростью дальше на север. Горизонт поглотил их.
— Загадка номер один.
Веккер даже и не думал о том, чтобы отвлекаться из-за пары подпрыгивающих колонн. Было важно сконцентрироваться прежде всего на одной вещи, потом уже он возьмется за другую. На этот счет Далберг был совершенно прав: метания из стороны в стороны, лишенные всякого плана, ни к чему не приведут.
Пилот настаивал на возвращении, и он попросил его, прихватить с собой хотя бы пару проб грунта с возвышенности, и тем временем осматривался в поисках других обломков липарита. Он забрался в трещину, которая была глубоко вырезана в ледяном склоне, и у него невольно вырвался возглас радости. Перед ним лежала груда гальки: тысячи, десятки тысяч носочек и тесаных штучных камней величиной с кулак; пузыристых, пористых как губка, легче, чем дерево. Вне сомнений, это была пемза.
— Липарит и пемза — молодые вулканические породы, — объяснил он пилоту на обратном пути. — Меня не удивит, если мы найдем в избытке и тяжелый гранит, базальт и руду. Вестинг, конечно же, склонится к тому, чтобы подвергнуть сомнению эту возможность. Собственно, он предполагает все тяжелые вещества под мощным слоем из легких соединений и замерзших газов. Он исходит из того, что…
— Минутку, там же что-то прошмыгнуло?
Далберг остановился. Веккер удивленно посмотрел на него.
— Снова колонна?
Он видел, как Далберг растерянно протер ладонью шлем, и услышал, как он смущенно прокашлял.
— Нет, ничего, наверное это была иллюзия. Я думал, что только что видел гигантскую черепаху!
— Прошмыгнуло при температуре минус сто восемьдесят градусов? — Веккер украдкой улыбнулся. Все окружение было совершенно пустым, укатанным снежным ковром, на котором не могла скрыться даже булавка. Пилот должно быть снова углубился в какой-нибудь параграф. Долгое время даже самый терпимый мозг не будет довольствоваться таким заунывным занятием. Следовательно, не удивительно, что это сыграло над ним с ним злую шутку.
— Скажем: загадка номер два, если не обман зрения… Что тогда?
Далберг оттолкнулся сильным толчком, согнув колени и подлетел вперед практически перпендикулярно. Затем он поспешил длинными прыжками к ракете.
Веккер последовал за ним, покачивая головой — спустя несколько мгновений растерянно уставился туда, где он еще тридцать минут назад видел посадочную маркировку. Она исчезла! Но ему сразу же пришли на ум подпрыгивающие колонны, и он звучно рассмеялся.
— Вихрь, понимаете? Здесь прошел смерч! Они разнесут наш алый порошочек как факел по всему спутнику.
Он похлопал по плечу Далберга, который стоял рядом с ним словно изваяние.
— Давайте честно, не было ли это так и так излишне? «Пацифика» найдет нас и без посадочной полосы, я прав?
Пилот бросил на него странный взгляд.
— Без посадочной полосы — может быть. Но не без передатчика!
Передатчик, установленный перед шлюзовой камерой, в двух метрах от люка, тоже пропал. Должно быть смерч смел его с его места и швырнул в воздух. Вероятно он пронесся вместе с циклоном на север, возможно разбился где-нибудь там на равнине. Во всяком случае было бесполезно искать его.
Не было связи с «Пацификой», это означало…
— На сколько хватит наших запасов кислорода? — спросил Веккер.
— Самое большее на двенадцать часов, — сказал Далберг.
II
Леонид Бронстайн мерил мостик «Пацифики» длинными, спокойными шагами. Он скрестил руки за спиной и немного склонил массивную голову. Его лицо с мясистыми щеками и седыми усами было расслаблено, кристально чистые глаза были наполовину закрыты веками.
Он был доволен. Десять минут назад бортовой приемник принял первые сигналы посадочной команды; с этого момента зеленые синусоидальные колебания танцевали на матовом диске оптического индикатора. Космический корабль все еще двигался на орбите спутника. Но скоро он, Бронстайн, отключит автопилот и настроится на источник передачи. Менее чем через два часа «Пацифика» совершит посадку на поверхности луны.
Итак, первый этап экспедиции был почти завершен, и то что он прошел без всяких инцидентов, показалось ему хорошим знаком для следующего, собственно этапа исследования. Все же он принимал в расчет некоторые трудности, правда не технического, а личного характера. Он прекрасно помнил: когда ему был задан вопрос, готов ли он руководить первой интернациональной группой космонавтов, он не решался.
Возглавлять команду, которая состояла из ученых из разных стран? Это было нелегкой задачей. Он выпросил время на раздумья и прежде всего ознакомился с личными делами. Результат не совсем вдохновил его. У астрохимика Роберта Вестинга была репутация хладнокровного практика, идущего к цели непоколебимо, следуя только законам логики. Четвертая американская, одна из самых успешных национальных экспедиций на Марс, находилась под его руководством. Но ценой успеха были тяжелые нервные кризисы некоторые участники экспедиции.
В то время как продвигался Роберт Вестинг исключительно в области астрохимии, Фрол Веккер уже попробовал свои силы в полудюжине геологических профессий. Он производил впечатление восприимчивого, талантливого и сообразительного человека, но без надлежащей выдержки. Его анкетные данные были превосходными. У него было две научные степени и орден «Активист Якутии». С другой стороны, в его личном деле была отметка, что он, будучи бригадиром группы комсомольцев недостаточно заботился о соблюдении инструкций безопасности в подземных сооружениях термального города и, вероятно, даже приложил свою руку к тому, когда инспектор по охране труда в шахте IV… «был схвачен созданиями, завернутыми в простыни, связан и до пересменки не был в состоянии выполнять свои служебные обязанности».
О бортвраче Анне Месме Бронстайн узнал, в основном, что она работала во французском исследовательском центре медицинских и психологических проблем астронавтики и должна была быть превосходным аналитиком отношений. В дополнительном замечании, которое все же его скорее сбило с толку, чем прояснила, значилось, что у мадмуазель Месме помимо острого ума аналитика была на удивление высокая степень чувствительности. Только на борту он узнал, чего касалось это замечание. Анне относилась к чувствительным людям, которые могли видеть пальцами. Она могла различать цвета и разбирать печатные тексты голыми руками.
