Олег Верещагин - Новое место жительства
— А Юрка мой в походе, — сказала тётя Лина. Она шла рядом со мной, на меня же и поглядывая — внимательно, как будто даже оценивающе, но по–доброму. — С ребятами. Тут, за рекой, леса начинаются — настоящая глушь. Говорила ему — подожди, хоть брата встретишь, как положено, да он не согласился, сказал, что скоро должен вернуться… — она вздохнула: — А потом опять убежит… Всё лето по лесам бегают… Совсем как в моей молодости; в девяностые‑то это исчезло почти, туристы, а сейчас опять…
— Не боитесь отпускать? — поинтересовался я. Известия про туристов меня заинтересовали. Моя тётя покачала головой:
— Не боюсь, тут у нас тихо, а лесу и вовсе бояться некого… А даже если бы и боялась — бесполезно. Он весь в отца…
…Портрет своего дяди я увидел в комнате рядом со своей спальней. Смуглый, но синеглазый мужчина в лихо заломленном голубом берете весело топорщил жёсткие колючие усы в широкой улыбке. На заднем плане было знамя — голубое с золотом, с парашютами–самолётами.
Во всяком случае у Юрки проблем с отцом не было. Как следовало из прикреплённой тут же официальной бумаги, капитан воздушно–десантных войск Скиба Максим Анатольевич погиб шесть лет назад… ну и так далее.
Я постоял возле этой стены и отошёл с непонятным чувством. Чуть ли не с завистью! Глупо, конечно…
…Дом у тёти Лины был здоровенный, по–моему, больше нашей двухъярусной квартиры (хотя и одноэтажный), но старый, скрипучий, со множеством каких‑то коридорчиков, тупичков и комнатёнок без окон. Я сразу в нём по–настоящему заблудился, как в заколдованном замке, и вышел через какую‑то дверь в густой тенистый сад за домом — большой, с колодцем прямо у крыльца, хотя в доме была вода. Вошёл ради интереса в другую дверь — рядом — и оказался прямо в здоровенной кухне–столовой, где тётя Лина готовила мне завтрак.
— Владик, — улыбнулась она мне. — Посмотрел, что и как? Ну подожди немного, я скоро.
— Ничего, — ответил я, — подожду.
Глупо тоже. Но я растерялся. Меня, сколько я помню, все называли «Влад». Кроме того, я вдруг ещё и застеснялся. Такого за мной вообще‑то не водилось, но, если я оказывался где‑то вне дома надолго, то это был всегда отель, где прислуга однозначно предназначалась для того, чтобы выполнять мои распоряжения и даже прихоти. А тётя Лина была хозяйкой. Чувствовать себя в роли гостя–постояльца было странно и непривычно.
— Ты свою‑то комнату смотрел? — как ни в чём не бывало спросила тем временем она, быстро и не глядя нарезая что‑то на разделочной доске.
— Н–нет… — ответил я. Не признаваться же было, что я просто не дошёл до неё, а чемодан и сумку положил около той двери, через которую вышел в сад? Тётя Лина вдруг засмеялась:
— Ладно, хорошо, сейчас поедим, и я тебя провожу, потому что сам ты всё равно её не найдёшь — заблудишься ещё! А сейчас иди лучше помойся — умывальник вон в ту дверь и налево, там твоё полотенце, сразу увидишь. Там и душ есть, но вода только холодная, а колонку тебе лучше пока не зажигать. Я тоже тебе потом покажу — как.
Совмещённый санузел — так это, кажется, называется — меня не смутил и не возмутил. Я вообще искренне думал, что туалет будет на улице, поэтому чистая и большая кафельная комната с лёгким запахом хлорки, в которой стоял унитаз, отделявшийся непрозрачной полиэтиленовой занавеской от душа, оказалась выше моих ожиданий. «Колонка» — прямоугольный белый ящик с ручками и окошком — мне в принципе была понятна, тут не имелось центрального снабжения горячей водой, будь добр сам греть… но зажигать её я и правда не стал, да и душ не стал принимать, а просто умылся как следует и вымыл руки. Моё полотенце и правда было «моё» — его помечала вышитая чёрным по белому ясная надпись:
ВЛАДИК
Я с минуту, не меньше, тупо смотрел на эту надпись — и взгляд отвёл, честное слово, с усилием…
…Когда я вернулся в столовую, то на столе уже стояло то, что тётя Лина называла «завтраком». Я знаю, что почти всех на Западе раздражает, как едят русские. Вместо того, чтобы съесть утром лёгкий салатик с чашечкой кофе и булочкой, «они лопают так, как будто к полудню исчезнут все продукты на планете Земля!» (это моя мать так говорит). Но я как раз ничего против таких завтраков не имею. Очевидно, и тётя моя тоже придерживалась такого мнения, потому что кроме салата (того, что у нас называется «салатом вообще» — подсолнечное масло, соль, варёные вкрутую яйца, огурцы, помидоры и майонез) и чая (не кофе) с какими‑то пышками было ещё картофельное пюре со здоровенными кусками жареной свинины и маринованными грибами.
Когда я поел, мне захотелось спать. Сильно захотелось, просто‑таки вышибало в сон. Две ночи в поезде — это совсем не так романтично, как может показаться, тем более, что ночи были дурные. Да и потом — мне и всегда‑то по утрам хочется спать, я «сова», а для нашего — человеческого, в смысле — ритма жизни это мука мученическая. Мне было стыдно, но тётя Лина, кажется, заметила моё состояние и, как только я отвалился от стола, сказала:
— Ну, пойдём, я тебе покажу твою комнату. И вот что, Владик… — она оперлась рукой на стол, помедлила, как будто что‑то решая. — Эта комната действительно твоя. Вся, целиком. Если ты захочешь там что‑то переставить или поменять — это твоё дело.
— Спасибо, — пробормотал я.
И разозлился на себя — что‑то слишком часто она заставляет меня смущаться!..
…Комната оказалась почти квадратной, небольшой, с двумя окнами в боковых стенах, оклеенных зеленовато–золотыми обоями — кажется, недавно, может даже, к моему приезду. Одно окно выводило в сад, другое — в пустынный переулок, пыльный и жаркий. Окна были странные, старинные — с переплётами в виде буквы Т и маленькими форточками, непривычные. Тётя Лина показала рукой вокруг:
— Ну вот, это всё твоё. Ты размещайся, а я пойду, я хоть и отпросилась на сегодня, но ведь практика в школе начинается у восьмого и десятого классов, надо глянуть. Ты не против?
— Нет, конечно, идите, — поспешно сказал я, про себя подумав, что это как раз то, что надо. Очень захотелось остаться одному и как‑то… что ли… разобраться в том, что случилось, или… или, может, просто отдохнуть?
— Ну вот и хорошо, — она кивнула и вышла, прикрыв за собой дверь.
Если честно, я хотел завалиться сразу. Но неразобранные вещи не дали бы мне спать нормально, и я начал раскладываться, заставляя себя привыкнуть к мысли, что это и правда моя комната и я тут проживу ближайший год. Получалось не очень, но всё‑таки… Заметили — стоит разложить вещи где‑то, и это место сразу начинаешь ощущать, как «своё»? Или если где‑то поесть… Вот и сейчас я «метил территорию», лихо разбрасывая своё добро по казавшимся мне подходящими местам.
