Сергей Болотников - Действо
Стрелка часов сделал очередной шестидесятиминутный интервал и Анна понял, что стоит перед картиной и сжимает в руках кисть. Художница тут же отшвырнула от себя орудие созидания, и поспешно отошла от холста.
-Что же происходит?
"Почему бы не перерисовать снова?" - подумалось ей вечером, - "А что, хорошая идея".
Точку во внутренней дискуссии поставила потрепанная книжка в мягкой обложке, которая попалась на глаза ближе к ночи.
"Снохождение: что есть реальность?"
-"А ведь и вправду, что есть реальность?"
-Это реальность? - громко спросила художница Анна у своей комнаты.
И тут, словно в доказательство явилось правильное, удобное, логичное объяснение, чарующее разумное - она рисовала во сне. Ночью вставала и искажала свою картину. Вот так - лунатизм, просто лунатизм.
Нет, ничего хорошо в таких симптомах, безусловно, не было, но по мнения испуганной, дрожащей девушки Ани, это было, по меньшей мере, в десять тысяч раз лучше, чем осознавать, что картина изменилась сама.
Странно, после этой мысли Анна полностью успокоилась, и пообещала завтра же закончить полотно. Руки уже чесались и тянулись к кисточке.
Утром робко подняла край покрывала и тут поспешно вернула его обратно. То еще зрелище скрывалось под ним.
Почему растет дом? Что за выверт сознания заставляет ее рисовать строение таким? Учеба длилась мучительно, картина стояла в пустой комнате и ждала.
Метроном начал свой отсчет последних дней зимы. Все когда ни будь кончается - но зима этого еще не чувствовала и морозила вовсю. За одну ночь температура упала на десять градусов, снег захрустел, стекла подернулись инеем, а небо приобрело особую прозрачную голубизну, что возникает лишь при сильных морозах.
Краски вязли на холоде, кисть деревенела, деревенели и руки, но они, в отличие от остальных части тела вполне радовались тому, что дорвались до любимой работы.
-Любимой? - спросила Анна, но ответа не дождалась, и продолжила свой труд.
Временами ей приходил в голову логичный вопрос: что она делает на улице сейчас, в такую холодрыгу, но она поспешно отметала его - всякая логика сейчас была не к месту.
А вот картина - это было главное. Необходимо ее закончить, и как можно скорее. Кто ее закончит, тот получит счастье и процветание.
Еще одна мерзкая логичная мыслишка болталась на задворках ее сознания, билась в ворота мозговой деятельность - такой маленький зачуханный фактик: картина становилась все реальней.
Разве она так рисовала раньше? Разве не было на ее рисунках грубых мазков, несоответствия цвета, общей корявости, из-за которой она так и не нарисовала ни одного портрета? Была? Анна не помнила - эта картина получалась совсем другой. Больше того, художница стала замечать, что может накладывать мазки как угодно грубо - результат все равно будет идеальным, фотографичным.
-Здравствуйте... - раздалось за спиной.
Анна вздрогнула, обернулась, и тогда стоящий сзади тоже недоуменно попятился - видно выражение лица у нее было еще то.
Впрочем, она тотчас узнала подошедшего - один из собачников, живет в том же доме, что и она. И собака с ним! Большая овчарка - ее звали Альма, а вот имени хозяина Анна припомнить никак не могла.
-Рисуете? - спросил собачник.
-Да, - сказала Анна, - Да, рисую.
-А я и не знал, что художники делают зарисовки с натуры в такой мороз.
-Все зависит от их желания зарисовать.
-Но ведь есть же фотографии и к тому же... - сказал сосед, но его псина оборвала, она подобралась к картине и осторожно понюхала край мольберта. Верхняя губа Альмы задралась, обнажила немалых размеров клыки, она глухо и низко рыкнула. Анна могла поклясться, что в этом рыке слышно крайнее отвращение.
-Ну что, Альма, что? - спросил собачник. Красноцветов его звали вспомнила, наконец Анна, Алексей Сергеевич.
Красноцветов наклонился над картиной, вгляделся, нахмурился:
-А вот этот дом, он вроде такой же должен быть?
Анна поспешно развернулась к мольберту и узрела результат своих трудов. Всего за последние пол часа дом вырос процентов на десять и успел слегка нависнуть над заснеженным двориком. Отвлеклась, задумалась, перестала сохранять пропорции.
-О, да! - воскликнула художница, и обернулась к Красноцветову с очень милой и любезной улыбкой, - надо же... исказилось... а ведь очень важно сохранять пропорции!
-Да-да, - пробормотал собачник вполголоса, видно Анина милая улыбка вполне походила сейчас на таковую же Альмину, задайся та повторить этот мимический трюк.
-Мне надо закончить картину, - сказала Анна, - и важно сохранить пропорции до конца.
Красноцветов кивнул и поспешно пошел прочь. Анна знала, что он, как и все собачники считает ее слегка полоумной. Ну и пусть! Да что они понимают в искусстве. Вот взять ее нынешнее полотно...
Тут она опомнилась и принялась за работу с новой силой. Следовало все исправить. Краски, которые по идее, должны были густеть и ложиться на морозе комкали, падали на холст легко и изящно.
К вечеру картина была готова. Полностью. Перед тем, как идти домой она остановилась и тщательно вгляделась в картину. Ровненько-ровненько-ровнехонько. Симметрия. Два дома абсолютно одинаковы. РОВНЫ! И никакого перекоса она не сделала, важно это запомнить.
На обратном пути она увидела давешнее письмо, торчащее наполовину из снега, как диковинный пожелтевший флаг. Так никто и не подобрал. Ну что ж, значит не судьба.
Дома поставила мольберт в угол и привычно накрыла полотном. На кухне мать глянула на Анну как-то странно - новым взглядом, в котором, Анна могла поклясться, была тревога. Вот уж не ожидала!
-Аня, - спросила мать, - ты себя хорошо чувствуешь?
-Замечательно мам, - произнесла та в ответ, почувствовав вдруг неясное душевное тепло по отношению к своей стареющей родительнице, тоже давно забытое ощущение, - я соблюла симметрию, а это самое главное.
Мать смотрела на нее - и ведь точно, встревожено.
Со странным чувством обладательница самой симметричной картины на свете легла спать. Она ощущала усталость, облегчение, но вместе с тем неясную тревогу - как если на приеме у зубного врача вам говорят что поставили пломбу на один зуб, но придется придти еще раз, чтобы обработать другой.
Ночью что-то пробудило ее. Анна замерла в своей постели, глядя в потолок - на бледный квадрат света, падающий из окна. За окном молочный лунный полумесяц шагал по крышам в неблизкое утро. Час был самый глухой, полночный. Зачем же она проснулась?
Ах да... Анна поднялась и, поджимая ноги от нещадно щекочущего их ковра, направилась в угол, к мольберту. Уверенным движением передвинула его к окну, так чтобы луна освещала ткань. Сдернула покрывало и швырнула его в угол.
