Предсказание дельфинов - Вайтбрехт Вольф

Сахаров с Уилером же ездил на Кавказ. Они заслужили этот перерыв. Горный воздух был им полезен, и они сблизились лично. Этот Уилер, он обладал всем, каким Сахаров представлял себе американца в детстве; но этот образ позже был размыт и омрачен ужасным периодом вьетнамской агрессии, расовой дискриминацией в самих Соединённых Штатах, тем длительным, многократно и тонко подогреваемым состоянием напряжённости, которое, к счастью, завершилось заключением Договора о всеобщем разоружении. Неужели всё закончилось? Спрашивать было бессмысленно; несколько оголтелых газетчиков ничего не изменили. Для него, Сахарова, его давний американский коллега был словно вновь обретённый старый Кожаный Чулок, лесник Натти Бампо из его юношеских мечтаний, и в то же время он был чем-то большим; это стало ясно именно на Кавказе во время их совместных походов. Приятно немногословный и широко образованный, он также обладал верным пониманием реальности, что порой проявлялось в остроумных и саркастических оборотах; он был товарищеским, несомненно, хорошим человеком. Возможно, думал иногда Сахаров, сидя у своей хижины, окруженной горами и облаками, и их разговоры возвращались от галактических сфер к Земле и человечеству, возможно, Уилер слишком оптимистично надеялся, что человечество станет хорошим, если только будет серьёзным и образованным. Он смотрел на него, землянина, чересчур идеалистично и страстно верил, что общность человечества – лишь вопрос времени.

Он скептически отнесся к попыткам Сахарова объяснить ему экономические предпосылки. Он не привык мыслить подобным образом и поэтому был склонен прислушиваться к идее конвергенции двух мировых систем, путая внешние формы с сущностным содержанием. И всё же он был открыт новому и признавал, что многое из того, что говорил Сахаров, было для него новым и неожиданным, хотя его искреннее стремление понять не вызывало сомнений.

- Полностью согласен, – сказал Сахаров. - Поразительно примитивно -. Он разложил газетные страницы на столе перед собой. Газета «Нью-Йорк Харальд Трибьюн» писала: «РУССКИЙ ОБМАН РАСКРЫТ. ПРЕДПОЛАГАЕМЫЙ ОТЧЕТ О ЛУНЕ – ПОДДЕЛКА! ДОКАЗАНО, ЧТО ФОТОГРАФИИ МОНТЕСУМЫ СНЯТЫ СО СТАРОЙ АМЕРИКАНСКОЙ ЦВЕТНОЙ ПЛЕНКИ!»

The Washington Post и New York Times звучали несколько иначе, но тенденция оставалась прежней: они утверждали, что советский отчёт о спиралях из внеземного материала, как только стало известно, был грубой попыткой ввести общественность в заблуждение, а демонстрация фильмов так называемых астронавтов – чистой воды мистификацией. Советы лишь разыграли этот спектакль, чтобы отвлечь внимание от последних успехов Америки с зондом к Юпитеру.

- Примитивно, вот верное слово -, — продолжал взволнованный Уилер. - Это выдумали несколько репортёров, падких на сенсации. Но интересно, с какой целью, с каким, по всей вероятности, успехом? Вся эта затея настолько идиотская, что рушится через несколько часов, и что тогда? Кто тогда опозорится? Несколько газетных писак? Пресса, которая называет себя уважаемой? - Он с негодованием посмотрел на Сахарова. - Нет, мой дорогой друг, США и американцы, — с горечью заключил он.

- Ну, ну, — сказал Сахаров. Вот каким был Уилер, и таким он ему нравился. - Америка и американцы – громкое слово. Я имел в виду другое. Ты хочешь сказать, что такой обман рушится за несколько часов? Джон, не думай, что всё так просто. Кто вообще ещё помнит этот старый фильм, как же он у нас называется: со Спенсером Трейси в роли Монтесумы и Гарри Купером в роли Кортеса. Лиз Тейлор играла Марину, индианку, возлюбленную Кортеса. Должно быть, это была ужасная комедия. Серьёзно: кто сможет проверить это спустя столько лет? Кто сможет сравнить? Не думаю, что эти газеты так быстро опубликуют опровержение. А если и опубликуют, то всего через несколько недель, перламутровым шрифтом на 24-й странице. Но в мозгу читателя это запечатлелось, и оно застревает: - Значит, это, наверное, обман, который нам подсунули русские, потёмкинские деревни, мы все знаем, как это бывает. Иначе и быть не может.

- Как бы то ни было, я летаю, – повторил Уилер. - Посол, как и все дипломаты, присутствовал на первоначальном просмотре. Нужно что-то предпринять; нужно привлечь МИД. Так будет ещё лучше…» Он встал и протянул руку коллеге.

- Удачи и хорошего полёта, — сказал Сахаров.

***

- Конечно, я понимаю, почему вы меня ищете, профессор, — начал посол. В его улыбке было что-то отеческое, что всё понимает, но всё же не всё прощает. - Возмущение в некоторых газетах… Оно совершенно беспочвенно, я знаю это так же хорошо, как и вы. Но чего вы хотите? Мы — свободная страна. История, которая разлетается как сумасшедшая — что мне делать, профессор, что вы посоветуете? Или, ещё лучше, что я могу сделать сейчас?» С этими словами он передал Уилеру толстый конверт. - Это пришло сегодня утром. Прочтите сами. Нас ничто не щадит.

В конверте находилось приглашение, адресованное всем дипломатам, аккредитованным в Москве, при ООН, ЮНЕСКО и всех информационных агентствах. Текст, несомненно, смущал посла: Госкино СССР и Академия наук СССР имеют честь пригласить всех на показ фильма - Монтесума» производства Metro-Goldwyn-Mayer 1956 года. В главных ролях… и так далее. В это же время Академия наук СССР будет показывать кадры из программы - The Moon Report. - В этой связи мы ссылаемся на следующие сообщения в прессе США и ряда других стран…» Пресс-релиз, очевидно, был исчерпывающим; Уилер узнал гораздо больше, чем тем утром в Одессе. Ниже всего этого стояло короткое предложение: - Заранее извиняемся за плохое качество изображения и звука американского фильма.

- Да, — сказал посол. - Верно. Не хотели бы вы присутствовать? Умоляю вас.

- Конечно, — ответил Уилер. - Спасибо. Его коллега-дипломат оказался в незавидном положении. Он был уверен только в одном: он поехал туда с абсолютной уверенностью, что ему будет стыдно за свою страну. Ведь, с другой стороны, мог ли он объяснить: американская пресса лжёт, клевещет, нарушает нормы приличия и международные договоры, эксплуатируя, пусть и временно, дефектную память и бедственное положение своих читателей?

Он не мог. Он просто не мог.

***

Зал был переполнен. В боковых проходах пришлось поставить складные стулья. Когда лев Мейера тряхнул гривой и закончил рычать, началось представление. Это был один из тех фильмов с огромным реквизитом и поразительно скудным содержанием, с одной стороны сентиментальный, с другой – жестокий.

- Как жаль прекрасных актёров, – прошептал Уилер послу. Тот не ответил. Потому что в этот самый момент на экране застыло цветное большого формата изображение Спенсера Трейси в развевающейся короне из перьев.

Оно оставалось таким надолго. Негромкий голос объяснил на английском, французском, немецком, испанском и русском языках, что сейчас будет сопоставлен этот портрет Монтесумы с изображением из лунного отчёта. рядом с экраном бесшумно опустился второй проекционный экран; на нём появилось лицо Монтесумы. Спенсер Трейси, один из самых известных киноактёров своего времени, выглядел как экстравагантный сноб, экзотически разодетый для бала-маскарада. Зрители разразились смехом и перешептыванием. Даже самые недалекие не могли не заметить разительный контраст между театральной постановкой и реальностью. Если бы кто-то подумал, что в американскую картину добавили Монтесуму из советского фильма, последующий сюжет убедил бы даже самого неискушённого. Всё чаще зрителям предлагали провести собственные сравнения, и когда в конце одновременно стали видны современный аэрофотоснимок Мехико, кадры города из фильма Майер и кадры с астронавтами, где древние границы города, плотина, средневековые валы и стало ясно, что Мексика студии Metro-Goldwyn сделана из папье-маше, раздались аплодисменты.

На пресс-приёме журналисты спросили Уиллера, сомневался ли он когда-либо в подлинности кадров из - Лунного доклада. Он честно отрицал это и воспользовался случаем, чтобы объяснить, насколько глупой, бесполезной и вредной ему кажется эта пресс-кампания. - Уверен, — добавил он, — что посол США со мной согласен.