Вольдемар Грилелави - Ежик с иголками
Господин. Но пока без имени. Но детей звать Наташа и Сергей. Стоп, так это русские имена. Стало быть, обитают они в России. Может не конкретно в РСФСР, а в другой республике, как Беларусь, или другая из союзных. Но они тоже Россией зовутся. Даже узбек из окопа фашисту орал, что русские не сдаются. Тогда зачем его господином зовут. А во сне он точно про это знает. Только вот здесь наяву Володе не известно. А вдруг он посол в чужой стране, капиталистической. Там всех подряд господами кличут. Вот вам и оправдание. Логичное и определенное. Так постепенно и раскроются подробности.
Проснулся от треска будильника. Эта противная машинка не звонит, а трещит и орет, словно охрипший бузотер. А чего так орать, когда Володя и без него просыпается легко от слабого бренчания. Но эта холера стоит на столе, который почему-то на ночь, словно сам отодвигается от диванчика метра на два. Володя все равно мгновенно вскакивает и хлопает его по верхней кнопке, но за считанные доли секунд он успевает разбудить остальную семью, храпящую в спальне за закрытой дверью. Нет, отец точно не проснется. Он вчера, как всегда, много выпил, и теперь до обеда его пушкой не разбудишь. А брат с сестрой уже орут и грубо возмущаются.
— Сто раз говорим, говорим тебе, чтобы ставил себе под ухо этот идиотский будильник! — орет кто-нибудь из младших. — Когда-нибудь мы его точно в печке сожжем.
А чего угрожать и бузить, когда давно утро наступило. Правда весьма раннее, но все равно через час им вставать придется, чтобы отправиться в школу. Отцу с матерью во вторую смену, но мама все равно уже давно колдует над печкой и, по-моему, печет блины. Любит Володя их с жареным салом. Это первые штук пять. А потом с чаем. Сахару побольше внутрь насыплет, свернет треугольником и под сладкий чай еще столько же в желудок отправит. Потом до обеда самочувствие удивительно хорошее. Вот только зачем заводил будильник. Ему же точно так, как и отцу, во вторую смену идти. Ну и спал бы себе, пока ухо не устанет. Но все же завел, значит не зря. Да еще в такую рань.
Стоп, руки вверх! Вспомнил. Ему же сегодня как раз в эту школу Авиацентра на занятия. Комиссию они с Васей пролетели со скоростью звука. Вокруг слева и справа, а так же и с других сторон, молодые пацаны падали, как скошенные автоматной очередью. Правда, настоящих, скошенных очередями, Володя лишь в кино видел. Но здесь сравнение вписалось, как нельзя кстати. Например, входят к невропатологу пять человек, среди которых и он находится, и лишь один Володя живым и невредимым получает путевку на дальнейшее обследование к следующему врачу. А у четверых некие отклонения. Даже такой пустяк, как мертвая коленка после удара по ней молотком, считается крупным и серьезным браком в организме. Лично Володя взлетевшей ногой чуть самого доктора не пришиб. Успел, паразит, увернуться. Расслабился вот после таких инфантильных и хлопнул Володю молоточком в коленку, неосмотрительно приблизив свой нос к изучаемому объекту. Не ожидал он такой реакции. Даже слегка побледнел с перепуга. Ведь не успей отдернуть он свой нос в сторону, то двойной, тройной перелом был бы гарантирован, и к бабке не ходи.
— Здоров! — радостно воскликнул он с непонятным для самого себя счастьем и его причиной. То ли за Володю порадовался, то ли факту, что избежал травматизма.
А ведь мог и без компенсации остаться. Сам нос подставил. А сколько в толпе выявилось слепых, глухих и кривоногих с плоскостопием! Так вообще учету не поддается. И особенно Вася с Володей хихикали над цитрусовыми маньяками. Кто-то им подсказал, что лимон снижает давление, так весь коридор и кабинеты провоняли этим фруктом. И смотреть на этих жующих ужасно невкусно. Только слюной давишься. Володя с Васей к комиссии были равнодушны и безразличны. Чему даже сам главный терапевт подивился:
— Первый попался, что так ровно дышит, — удивленно воскликнул он, прослушивая Володину грудную клетку со всех сторон. — А может, в космонавты пойдешь? Там с таким олимпийским спокойствием народ нужен.
— Нее! — протянул Володя. — Меня и сюда-то с трудом уговорили. У меня по жизни иные планы, не связанные с авиацией. Вот капитан обещал поблажки и прочие льготы в службе. От того и согласился. Мне бы скорее два года на любом месте проработать и в институт.
— Не желаешь в летчики? Странно даже и кошмарно несправедливо. Другие мечтают, рвутся, на комиссии трясутся. А какие слезы льют, если проваливают. А он так мимоходом и проскакивает без тормозов. Счастливый мужик. Здоровьем счастливый. Подумай про будущую профессию. В авиации мужчине и почетно и денежно.
— По правде, — откровенно признался Володя, расслабленный такими откровениями и уважительным обращением Володя, — так я и сам еще до конца не определился с профессией. Подумаю. Вот полетаю малость, а потом и определюсь. Вдруг там наверху мне понравится.
— Понравится, — уверенно произнес доктор, смело и уверенно, штампуя листок с осмотром и подписями всех врачей.
В итоге из толпы, с трудом и еле-еле вмещающейся в просторных коридорах одноэтажного военкомата, годных к летной службе определили пятьдесят человек, способных стать в будущем пилотом вертолета. Вот теперь их за осень и зиму всех до единого необходимо обучить теории полета и конструкции летательного аппарата тяжелее воздуха, именуемого вертолетом Ми-1. И на то, и на се отведено вместе с выпускными экзаменами и повторной комиссией до первого апреля. Шутка это или не совсем, но призыв в вооруженные силы назначен на этот день дураков. То есть, уже на полном серьезе их обученных призовут, остригут и оденут в форму курсантов ВУАЦ (Витебский учебный авиационный центр).
Лично Вася с Володей после зачисления слегка изменили свои представления и личные отношения к предстоящей учебе и воинской специальности. Во-первых, их обуяло чувство гордости за тот факт, что они оказались среди этого здорового меньшинства. А во-вторых, как красиво звучит название школы: ВУАЦ. Ни какой-нибудь там ДОСААФ, созвучный с чем-то детским и мало серьезным, а жестко и сердито, словно некая секретная силовая структура.
— Мы теперь с тобой пилоты ВУАЦ, — стучал себя в грудную клетку Вася, гордо задирая высоко нос, сочетая с сердитым и строгим выражением своего несерьезного лица. — И об этом лучше молчать, чтобы не только враг, но и родня не догадалась.
— Зря мы так. Смысла нет тогда в таком секрете, если кроме самих нас, его никто не знает. Лично я считаю, что всем, кому надо и не очень, лучше бы слегка намекнуть, — не согласился с мнением товарища Володя. — Пусть боятся и уважают. А нам от такого их восхищенного взгляда даже приятно на сердце будет. Мол, вон мы какие!
