Сергей Герасимов - Власть подвала
– Вы говорили, что я могу все забыть, – сказал я. – Почему так?
– Вы и этого не знаете. Конечно, не знаете. Когда переходишь через границу, то память держится всего час или два, а потом так привыкаешь, что все забываешь и навсегда остаешься жить на новом месте. Поэтому и идут одни романтики.
– А отчаявшиеся и самоубийцы?
Она задумалась.
– Никогда. Вы знаете, никогда. А почему – не знаю. Рассказывайте прямо сейчас. Это же так интересно. Как там было и почему вы ушли?
– Там все то же самое. Может быть, люди чуть беднее, злее и агрессивнее. Но в разных странах по разному.
– Угу.
Она доела мороженое и ловко вытерла обрубки платком.
– Все тоже самое, кроме…
– Что «кроме»?
Я не смог договорить.
– Я пока не уверен. Но я скажу потом.
– Если сможете вспомнить. А зачем вы пришли?
– Я ищу свою родину.
Она сделала круглые глаза. С каждой минутой она нравилась мне все больше.
То, что показалось бы примитивным или пошлым у земной женщины сейчас смотрелось очень мило. Наверное, дело в естественности. Она очень естественна, она никем и ничем не притворяется, чего не скажешь о земных красавицах. Я даже начал забывать о ее уродстве.
– Но это же невозможно! – удивилась она.
– Как невозможно?
– Никто не может найти свою родину. Я сейчас объясню. Ты всегда возвращаешься, если только возвращаешься, не в то место, откуда пришел. Миров много, а ты один. Сколько раз переходишь границу, столько раз оказываешься в новом месте. И потом, ты забываешь. Всегда же все забываешь. Никто не может узнать свою родину, потому что никто ее не помнит.
Я достал из кармана блокнот и записал несколько строчек.
– Что это? – спросила она.
– Записная книжка. Я записываю сюда все, что могу забыть.
– Помогает?
– Пока помогает.
– Но вы так не выдержите долго. Это ведь скучно: все писать и читать, писать и читать. Когда-нибудь вы бросите и все равно все забудете.
– Я записываю уже пять лет.
– Ну вот видите, – сказала она, – всего-то пять лет. – А родину вы потеряли намного раньше, да? Как же вы ее узнаете?
– Там будет женщина, которую я смогу полюбить.
– Логично. Но не точно. Если у тебя долго никого нет, бросаешься на кого попало и потом уверяешь себя… Это точно, я знаю по моим подружкам. Я вас познакомлю.
6
Я прожил у нее около месяца. За это время она успела мне многое рассказать о своем мире и все это, кроме некоторых деталей, оказалось вполне обыкновенно.
Переходы между мирами здесь были просты и доступны каждому. Вначале я не мог понять, почему никто не пользуется этой возможностью. Потом понял – уход туда всегда был уходом без возврата, как уход в смерть. Никто и никогда не возвращался оттуда, но иногда появлялись пришельцы – удивленные и непонимающие жители других миров, которые успевали рассказать кое-что о себе, прежде чем забывали все окончательно. И каждый из них говорил о разном, это значило, что миров очень много, слишком много – миры не повторялись.
Я несколько раз видел места перехода через границу между мирами и уже научился их узнавать. Обычным местом перехода был ручей или канава с водой.
Такой ручей густо зарастал кустарником со всех сторон и тек в какую-нибудь глушь. Для того, чтобы уйти, достаточно было идти вдоль ручья, но так, чтобы снаружи тебя не было видно. В некоторый момент человек исчезал – просто не появлялся обратно. Никто не знал, где заканчивают течение такие ручьи и что именно происходит с человеком. Я говорю с «человеком» просто потому, что мне было удобно так называть этих существ и потому что они сами так себя называли.
Еще потому, что подходящего названия нет ни в одном из земных языков.
Еще одним отличием от привычного мира были области искажения смысла, которые здесь были довольно частым природным катаклизмом – примерно таким же частым, как на земле летний град. Появлялись они обычно в жаркие месяцы года и двигались, медленно вращаясь. Двигались они приблизительно со скоростью улитки и рассасывались за несколько часов – поэтому уйти от них не составляло труда.
И последнее отличие было для меня несколько неудобным: эти люди никогда не спали, хотя и отдыхали по ночам. Они не нуждались в настоящем глубоком сне.
Мою знакомую звали Тая. Она была монашкой. Монашество в этом мире было очень распространено, но сильно отличалось от нашего. В жертву богу не приносились радости жизни.
Монахи (а в основном монашки) не носят одноцветную одежду, не срезают волосы, не лишают себя любви, удовольствий и не мучают каким-либо другим способом. Но та, которая хочет стать монашкой, вначале отрезает себе фалангу пальца на правом мизинце. Когда-то давно, в далекой древности, это действительно была жестокая процедура, при котором человек рубил палец сам себе, при этом еще и соблюдался ритуал, но в наше время с развитием медицины и угасанием нетерпимости девушка просто ложится в госпиталь и ей делают небольшую безболезненную операцию.
Отрезанную фалангу сжигают. Это означает, что часть человеческой жизни уже отдана богу.
С этого момента будущая монахиня живет, подготавливая свой дух. Дух будет готов к тому дню и часу, который она обязательно узнает. На нее снизойдет благодать и тогда она захочет расстаться со следующей частью тела. Она сделает это с радостью – с радостью отдаст часть себя богу. Обычно ампутируют обе кисти рук, это вторая ступень посвящения. Ампутированные части хранят в холодильнике до тех пор, пока заживут шрамы, и затем, в присутствии монахини, их бросают в сжигательную печь – так они посвящаются богу. Монахиня продолжает жить и готовить себя к следующим ступеням посвящения. Позже ей отрезают руки по локти, затем по плечи. Обычно между последовательными операциями проходит год или полтора. Иногда после этого отрезаются и ноги, но очень редко, потому что в этом случае монахиня становится большой обузой для окружающих и уже не может наслаждаться жизнью. Богу нужно отдавать хорошую, радостную и полноценную жизнь, а не серость и боль – так аргументируют они. Не нужно отдавать богу то, что не нравится даже тебе самой. Монахиня с самого начала учится обходиться без рук – она ест прямо ртом, а разные операции выполняет пальцами ног. Те, кто решил стать монахиней, очень настойчиво развивают растяжку и чувство равновесия, так что ногой они могут даже залезть в карман или щелкнуть зажигалкой. В конце концов они отдают себя богу полностью – они входят в печь сами и при этом славят господа. В наше время при такой процедуре употребляются сильные анальгетики потому что богу не нужна ваша боль. Богу нужна вся ваша жизнь без остатка, но жизнь полноценная и счастливая. Никто не заставляет вас делать это – это ваш сознательный выбор. До него нужно дозреть и доступен он не каждому.
