Ирина Белояр - Уайтбол
— Митька, ты где, мать твою?
— У входа, кэп.
Снова тройные вспышки. Чего они все-таки хотят?
Страх ушел — обернулся таким же мороком, как давешнее припадочное веселье. Думать надо. Вернуться на корабль, посоветоваться с умными людьми, расколоть капитана. Одна дурная башка хуже, чем несколько, пусть таких же дурных.
Однако перемену я все-таки почувствовал: муравейник стал мне небезразличен. То есть, он и раньше был небезразличен, но раньше это как бы постороннее… а теперь как бы…
— Что дальше делать, Христо?
— Возвращайся.
— Прямо так и уйти? Они же от меня чего-то хотят.
— Ну, поблагодари их за экскурсию, если сумеешь.
— Попробую…
— Что ты собрался делать?!
— Уже сделал. Дотронулся до своего гида. Пусть думает: пытался что-то сказать, но поскольку — глухонемой, то ничего не вышло.
— Все, теперь возвращайся.
— Возвращаюсь.
Я развернулся и побрел в сторону «Стрижа». Состояние было такое, будто на меня свалился целый десяток земных «g». Усталость, апатия и — какая-то странная грусть.
Пока шел — понял, почему кэп две недели назад угнал вездеход и подался к циклопам.
Пусть в первое посещение он испытывал шок, а не эйфорию вперемежку с паранойей, как я только что. Все это — его шок и мои настроенческие закидоны — легко объяснимо: когда человек неожиданно для себя раскрывается, он уязвим втройне… Пусть кэп был десять раз не прав, поддавшись импульсу. Пусть он и сейчас ошибается, и циклопы — все-таки враги… пусть и я ошибаюсь тоже.
Я понял, что он почувствовал тогда. Муравейник никого не считает чужим. И это совсем не зависит от личности посетителя. Это зависит исключительно от хозяев… даже не так. От каких-то законов, которым подчиняются хозяева.
Каждый, сюда входящий, становится причастным.
Так же как, появляясь на свет, человек становится причастным миру. До самой смерти тебе никуда не деться от своего мира. В одну реку дважды не войдешь.
Эмпаты[9], блин…
В «Стриже» меж тем шло бурное обсуждение моего эксперимента.
— …У меня шальная версия появилась. Чужие предлагают нам поселиться в этом муравейнике.
— Поселиться? Нам?..
— Наш-то муравейник метеоритом накрыло.
— Так может, они знали про метеорит. Купол «перепрыгнуть» в безопасное место хотели.
— А что? Сначала от протечек замазали…
— Они, небось, метеорит и ждали, а мы их еще сбили с толку, летая над головой.
— Будете смеяться, но, похоже, эти аграрно-патриархальные улитки воспринимают нас, как братьев меньших.
— Или — как возможную добычу…
Христо молчал. На обе реплики откликнулся штурман:
— А мы и есть братья меньшие. Или — добыча. Подумаешь — аграрные. Зато телепортируются, куда хотят. У них — заточенный на все случаи жизни плацдарм и абсолютный иммунитет. Назови хоть одно земное достижение такого уровня.
— Да я ничего. Просто не ожидалось, что крутая раса окажется такой… слаботехногенной.
— Ладно, — вздохнул Христо. — Пора возвращаться на корабль. Надо думать, Розовский и теперь найдет аргументы в доказательство коварства потенциального противника.
— Черт с ним, с Розовским. Все что угодно можно квалифицировать как проявление коварства.
— А чего вы хотите? Еще у Льва Толстого было: «Мы ненавидим за то зло, которое мы же и сделали». В расчет идут не реальные поступки слизней, а их предполагаемая реакция на наши безобразия.
— Не по делу развеселились, — произнес штурман. — Циклопы Митьку не убили? Потому — свои в доску ребята, так, по-вашему? Они не свои. Они — чужая раса, и этим все сказано.
— Эмпатия, — буркнул я себе под нос, но все почему-то услышали.
— О чем ты? — спросил Христо.
— Муравейник вызывает эмпатию. Они не друзья и не враги. И вообще не раса. Они — мир. Как Земля. Земля может накормить или убить, но не от любви и не по злобе. От природы. Мир можно любить или ненавидеть, но нельзя оставаться непричастным. Не получится. Отгородиться от него могут разве что серьезно больные, аутичные люди. Они — вне мира. Остальные — внутри.
— Перегулял Митька. Отдыхать пора, — констатировал второй пилот. Ребята засмеялись.
Кэп промолчал, посмотрел на меня с интересом. Смех тут же затих. Все расползлись по местам.
«Стриж» поднялся и взял курс на корабль.
* * *После того похода в муравейник со мной произошла занятная вещь. Мое альтер эго перестало быть абстракцией. Иногда в минуты релакса я ощущал незримое присутствие двойника. Двойник ничего не делал, но благодаря ему я имел возможность увидеть родной мир как бы глазами стороннего наблюдателя.
Не знаю как остальным, а мне удалось скрыть этот курьез от психологов, промывавших нам мозги после возвращения экспедиции. Слава богу, удалось. Можете считать меня предателем человеческой расы, но приобретение, вэри сорри, мое личное.
Циклопический шпионаж глазами землянина, бляха-муха… Не смейтесь, такая идея тоже бытовала среди прочих. Хорошо, что сами циклопы о ней не узнали, вот бы повеселились… Хотя — нет. Говорят, они лишены юмора.
Победителей… не судят?
Розовский лежал на койке в капитанской каюте. При появлении хозяина поднял голову.
— Почему вы не в госпитале, Андрей? Дверь уже не заперта.
— Вас жду.
— Связались с Землей?
— Да. С вашего передатчика, капитан. Ситуация внештатная.
— Я догадался.
— Как прошли спасработы?
— Доставили живыми.
— И то хлеб. Что сказали Чужие?
— Настроены мирно. Предлагают поселиться у них в муравейнике.
— Очень интересно. С чего это вы взяли?
— Если вы в состоянии двигаться, посмотрите пленку.
— Опять ходили в муравейник?
— Не я, но по моему приказу.
Розовский покачал головой, сморщился от боли.
— Вы неисправимы, Христо.
— Что сказала Земля?
— Ждет ваш рапорт. В ближайшие часы.
Розовский опять улегся на койку.
— Христо, я не стал рассказывать, кто меня вывел из строя. Поддержал версию Осипенко, что очутился в госпитале по собственной неосторожности.
— Спасибо. Не заслужил.
— Знаю, что не заслужили. Только вам и без этой информации проблем хватит. Мне вас жаль, капитан… бывший капитан, скорее всего. Хороший человек, высококлассный пилот, в нормальных условиях были отличным командиром. Просто оказались не на своем месте. Но ведь вы же не сами себя назначили… Против вашей кандидатуры выступил один-единственный человек. Догадайтесь, кто.
