Геннадий Гор - Докучливый собеседник
Бородин просматривал статью аспиранта. "Сможет ли машина думать? - читал он. - Нет, не сможет. Почему не сможет? Да потому, что все, что делает машина, материально, вещественно. А мысль не материальна. Она относится к психическим явлениям". Бородин подчеркивает эту фразу синим карандашом и пишет на полях рукописи: "Мысль правильная. Но не слишком ли категорично и сухо она звучит? Это не похоже на вас, дорогой Радик. И ваша правота на этот раз не радует меня". Бородин усмехается. Он недоволен своей припиской. Надо бы написать строже, требовательнее, без всяких сантиментов. Но уж раз написано, пусть останется. Радик не из тех, кто может зазнаться. Бородин называет аспиранта Богатырева - Богатыревым только когда сердится. Обычно он называет его Радиком. У Радика обычная внешность. Обычная больше, чем следует. Лицо простое, грубоватое. Глаза живые, очень умные, насмешливые. Но дело не только в глазах. Мысль у Радика особая, зрячая. От нее ничто не спрячется, как от рентгеновского луча. Радик знает три языка. А недавно стал изучать еще и итальянский, чтобы прочесть все, что написал Леонардо да Винчи. Радик буквально помешан на Леонардо. Он много читал. И задает вопросы, на которые не всегда может ответить даже сам Бородин. Тогда Бородин отшучивается: - Надо подумать. Бог знания еще не советовался со мной по этому вопросу, Радик. А изредка отвечает лаконично: - Не знаю. И сердится. Сердится на Радика, на самого себя, а еще больше - на сотрудников своей лаборатории, как будто они виноваты в том, что их шеф чего-то не знает. Радик занял слишком много места в мыслях его шефа. По какому праву? Да, действительно, на каком основании? Почему в свободные часы Бородин должен думать о нем, об этом мальчишке, влюбленном в Леонардо? Мало ли этих молодых людей, знающих иностранные языки, интересующихся физиологией и математикой? Нет, их теперь не так уж мало. Но почти все они вызывают у Бородина раздражение и зевоту - почти все, кроме Радика. Дело в том, что в Радике есть что-то подлинное, он сделан из того же теста, что и его кумир Леонардо. Где природа прячет это тесто? На каких замешивает его дрожжах? Мысль невольно часто возвращается к Радику. Подойдет Бородин к стеллажам своей обширной библиотеки, достанет книгу с полки и вдруг спохватится читал ли эту книгу аспирант Богатырев? Если не читал, надо будет ему посоветовать прочесть. Едет Бородин в машине по Петроградской стороне или по Васильевскому острову, едет, торопится на лекцию или на экзамен и мысленно видит всех этих юношей и девушек и думает об иных из них: почему же они созданы не из того теста, что Радик Богатырев, почему природа поскупилась на дрожжи? После экзамена декан говорит Бородину недовольным и уговаривающим полушепотком: - Что же это так? Неужели ни один не знал даже на тройку? Срезали всех до одного. - Мне важно не то, что они знают. Мне важно и интересно, что и как они думают. Знать будут скоро и машины. Научатся повторять по программе. - Вы несправедливы. - Возможно. Но я не народный судья. И не преподаватель в средней школе. Я ученый. Бородин читает статью Богатырева. Из-за каждой статьи Радика приходится буквально драться с членами редколлегии "Ученых записок". Статьи у Радика дерзкие, со свежими и спорными идеями. А не все любят свежие и оригинальные мысли, особенно когда эти мысли высказывает двадцатипятилетний юнец. Кое-кому это кажется нескромным и преждевременным. Глупое слово - "преждевременно". Может, и теория относительности тоже появилась раньше, чем ей следовало? Вот и сейчас аспирант Радий Богатырев пытается заглянуть в далекое будущее, ответить на вопросы, на которые еще не удосужилась ответить наука. "Личность и мышление". Так называется статья. Радик считает, что мышление нельзя себе представить не только в отрыве от общества, но и от личности. И сразу же ставит вопрос - сможет ли кибернетика далекого будущего создать нечто, способное воспроизводить психические явления? Но тут возникает другой вопрос - что же такое мысль? Может ли она быть безличной, не окрашенной чувством и переживанием думающего? - Так. Так, - одобрительно кивает Бородин, словно аспирант тут рядом за столом. - Так, так, Радик. Спрашивай. Самого себя. Природу. Историю. Спрашивай. Ищи ответа.
И з з а п и с е й С. С. В е т р о в а "Я начал эти записи с тайной надеждой, что они не кончатся тем, чем они начались... Сейчас, как и в прошлую зиму, на столе передо мной лежит снимок черепа того, кто сто тысяч лет тому назад прилетел на Землю из неведомого мира. Кто был он? Прошлое не ответило на мой вопрос. Отчего он погиб? Почему не смог вернуться в свой мир? Некого спросить об этом. Я все думаю и думаю о нем, словно моя мысль способна просверлить отверстие в бесконечно толстой стене. И вот вчера мною овладела слабость, почти отчаяние... Мне вдруг захотелось порвать в клочки этот единственный снимок, взорвать этот тонкий, ненадежный мост, соединяющий нас с представителем неведомого мира... Я держал снимок в руках, когда в мою комнату вошла мать. - Сергей, - сказала она своим чеканящим слова голосом. - Ты снова держишь это в руках? Не много ли чести для черепа, кому бы он ни принадлежал? Ведь ты уже пожертвовал всем, Сергей... - В голосе ее почувствовалось что-то вроде угрозы. - С этим пора кончать! Нельзя приносить себя в жертву костям... - Мама! - оборвал я ее. - Я приношу себя, как ты выражаешься, в жертву, но не костям, а истине. Если мне удастся доказать, что на Землю когда-то прилетал человек из космоса, многое изменится в нашем представлении о мире. - Ты думаешь? Личность не играет роли в истории, даже если эта личность откуда-нибудь и прилетела. Кстати, тебе надо побриться. Оброс. Она ушла. Она ушла, даже не подозревая, что спасла ненавистный ей снимок. Мать всегда относилась с подозрением к моим увлечениям археологией. Разгневанная чем-нибудь, она называла меня "Гробокопателем". Но я изменил археологии в тот день, когда нашел череп космического гостя. С того дня меня начало страстно интересовать не прошлое, а будущее. Сколько за эти годы возникло новых наук: астробиология, астрогеология, кибернетика! Современный человек устремлен в будущее. Старики говорят: "Прожить бы еще десять лет, узнать, есть ли жизнь на Марсе и на Венере..." Человека всегда интересовало чужое "я". Ведь человеческое общение построено на этом страстном психологическом интересе к внутренней жизни других людей, не всегда похожей на твою собственную внутреннюю жизнь. Но никогда еще люди так не интересовались тем, существуют ли и на других планетах им подобные... Сколько писем получил я за эти годы с просьбой ответить - есть ли высокоразвитые существа в других мирах? Никто на земле не мог бы с большей уверенностью, ответить на этот вопрос. "Да, есть!" - отвечал я. Я ведь до сих пор храню доказательство того, что на нашей планете побывало существо из другого мира. Я много думаю об этом. Почему моих современников так беспокоит вопрос - одни или не одни они в бездонной Вселенной? А если и одни, что же в этом страшного? Тысячелетия жили люди, не беспокоясь и даже не задумываясь о том, есть ли у них в космосе соседи. Им хватало соседей на Земле. А сейчас каждый школьник и каждый пенсионер с нетерпением ждут ответа на вопрос: есть ли жизнь на других планетах? Они бесконечно далеко от нас, эти невидимые наши соседи. Но наша мысль спешит преодолеть эту даль. В 1931 году, когда я был студентом исторического факультета, я купил у букиниста не совсем обычную книгу. На обложке этой книги были удивительные слова: "Межпланетные сообщения..." В предисловии было сказано: "Настоящее сочинение является седьмым, независимым выпуском из серии работ, предпринятых автором под общим заглавием: "Межпланетные сообщения". Шесть выпусков уже вышло в свет". Дальше шло перечисление: "Теория реактивного движения", "Ракеты", "Лучистая энергия", "Теория космического полета", "Астронавигация"... А заканчивалось предисловие автора такими, несколько старомодными словами: "Все замечания по поводу вышедших в свет выпусков и требования о высылке их читатели благоволят направлять автору по адресу: Ленинград, Коломенская улица, дом 37, кв. 25, Николаю Алексеевичу Рынину". Больше всего меня поразило это неожиданное соседство фантастического с конкретным. Рядом со словами "межпланетные сообщения" стоял ленинградский адрес с указанием номера дома и квартиры. Адрес врезался в мою память. Он не давал мне покоя. Он звал меня, словно на Коломенской, в доме № 37, скрывалась какая-то тайна, имевшая отношение к моей судьбе. Я спрятал книгу, чтобы она не попалась на глаза моей насмешливой и скептической матери. А однажды вечером я пошел на Коломенскую улицу. Нашел дом и остановился у ворот. Дворник, таскавший вязанки дров, подозрительно посмотрел на меня. Я стоял возле дома, не решаясь войти в парадную дверь. Сердце колотилось, как в детстве, словно стоял у дверей не трезвый насмешливый студент исторического факультета, а школьник, начитавшийся Жюля Верна. Потом я поднялся по лестнице, нашел квартиру № 25 и позвонил. Мне открыл пожилой человек, нисколько не удивившийся моему приходу. У него было такое выражение лица, словно он меня ждал. - Николай Алексеевич? - спросил я. - Да. Проходите. Сидя в кабинете у Рынина, я долго мямлил, подыскивая слова, чтобы объяснить цель своего прихода. Это было довольно трудно, потому что привело меня сюда смутное желание увидеть нечто необычное. Но Николай Алексеевич сам пришел мне на помощь: - Интересуетесь межпланетными сообщениями? - Интересуюсь, - ответил я, не очень, правда, убежденным голосом. - Вы техник? Математик? - Нет. Студент исторического факультета. Будущий археолог. - Археолог? Вот это интересно. А не думали ли вы о том, что в земле хранятся более интересные тайны, тайны, имеющие отношение не к нашей земной истории, а к космосу? - Нет, не думал. - А я думал об этом не раз. Не может быть, чтобы на Землю за всю ее долгую историю не прилетали космические корабли из других миров. На моем лице появилась скептическая улыбка. Рынин заметил ее. - Сомневаетесь, молодой человек? Это ваше право. Но не делайте из сомнения профессию. Среди профессиональных ученых и специалистов слишком много сомневающихся, и сомневающихся даже в том, в чем не следовало бы сомневаться. Как трудно было работать Константину Эдуардовичу Циолковскому и его ученикам оттого, что в науке еще, к сожалению, много людей, боящихся смелой мечты... Прошло много, много лет. Я вспомнил Н. А. Рынина, когда вернулся домой после войны. "Вот кому я расскажу о своей находке, - думал я, - и вот кто поверит мне и поможет советом..." Но увы: Рынина я не застал. Рынина не было в живых".
