Светлана Ягупова - Феникс
Палата пустовала: Габриела и Шура загорали на балконе, Кинга была на пляже. Гали открыл дверь, и девушки вмиг натянули на себя простыни. Он помог Айке перебраться на кровать, присел рядом.
- Завези, пожалуйста, девочек, - попросила Айка. - Им уже пора.
Он закатил кровати в палату и собрался уходить, когда Габриела вспомнила, что у ее мужа сегодня день рождения и надо бы послать телеграмму.
- Пишите, я отнесу, - Гали опять сел возле Айки.
- У вас что, роман? - беспардонно спросила Габриела, черкая по тетрадному листу шариковой ручкой.
- Габра, - одернула ее Шура.
- Советую не убиваться всерьез, - Габриела оторвалась от бумаги и, усмехаясь, взглянула па Айку. - Парень твой ничего, симпатичный, но это как раз и плохо.
- Вы, кажется, пишете телеграмму, - хмуровато напомнил Гали.
Шумно раздвинулась дверь и в палату вкатилась раскрасневшаяся от солнца и ветра Кинга.
- Такой ветроган! Надвигается гроза. О, у нас гость. - Она осеклась. Надолго? Мне надо переодеться.
- Однако твои подруги не очень любезны, - сказал Гали.
- За любезностями не по тому адресу обратились, - отпарировала Кинга.
- Вот, пожалуйста. - Габриела протянула телеграмму и деньги.
Он взял их, кивнул Айке и вышел, бросив в узкую щель вагонной двери: - До свиданья, сердитые девочки!
- Какие все же мы злые, - с досадой сказала Шура, когда дверь задвинулась.
Айка молча легла на подушку. Кинга стягивала с себя платье.
- С ними только так и надо, без церемоний. А твой, Айка, из породы бабников. Я их хорошо знаю. Так что не очень расстраивайся. Захотелось мальчику чего-нибудь эдакого, десертного, нервишки пощекотать экзотическим романом. Так будь умней, не клюй с ходу, обмозгуй, что и как. Присмотришься и увидишь - все это не то.
- С каких это пор ты обрела змеиную мудрость? - приподнявшись на локтях, Габриела с интересом смотрела на Кингу. - Тебе что, изменил твой прибалт?
- Девочки, ну что вы с утра цапаетесь, - тоненько протянула Шура. По-детски добродушная и мягкосердечная, она всегда выступала в роли примирителя.
Натянув на лицо простыню, Кинга судорожно всхлипнула. В палате напряженно замолчали. Ветер захлопал по этажам форточками, где-то разбилось стекло. Айка села и толчком двинула коляску к балконной двери, чтобы ту не открыло сквозняком.
К неуравновешенности Кинги привыкли, но сейчас поняли: что-то случилось. Перегнувшись через кровать, Айка притронулась к ее плечу. Кинга съежилась и уже громко, взахлеб расплакалась.
Такое бывало - иногда кто-нибудь вот так срывался. Любые слова тогда казались фальшивыми. В таких случаях лучше помолчать, но не слишком долго, иначе может начаться истерика.
Шура включила радио, зазвучала веселая фортепьянная пьеса. Кинга схватила с тумбочки чашку и швырнула в репродуктор. Шура поспешно выдернула из розетки шнур.
- Надоело! Осточертело! Все и всё! - иступленно кричала Кинга, комкая простыню и сбрасывая ее па пол. Лицо ее покрылось багровыми пятнами, волосы растрепались, потекла и размазалась по щекам тушь с ресниц. - Ненавижу! К чертям! - Голос ее сорвался на визг.
Айка схватила полотенце и с криком: "Молчать!" хлестнула им по Кинге. Та смолкла и недоуменно обернулась к ней:
- Ты чего?
- Дала концерт, и хватит.
Кинга прерывисто втянула воздух и замолчала.
- Дура ты, Кинга. - Габриела достала из тумбочки клубок ниток и спицы: всякий раз, когда ее что-нибудь раздражало, она принималась за вязание. - Ты что, будешь теперь устраивать нам истерики по поводу каждого своего неудачного флирта? Да ведь завтра же заглядишься еще на кого-нибудь. И такое будет всегда, такой уж у тебя характер. А вот Айка, уйди от нее Гали, ни на кого не посмотрит.
- Ой, девочки, как мне жаль нас всех, - по-бабьи запричитала Шура, но Габриела резко одернула ее:
- Оставь свою жалость при себе, еще будет случай нахлебаться ее по уши.
Кто-то постучал, дверь медленно поползла в стену. На пороге появился Пит Тэйбл, санаторский поэт-англичанин. Лицо его, как всегда, светилось таким достоинством, будто он сидел не в коляске, а на королевском троне. Увидев его, Кинга стремительно подняла с полу простыню и укрылась с головой.
- Можно? - Пит въехал в палату и направился к Айке. Он отлично знал пять языков, на трех писал стихи, и Айка порой сомневалась, какова же истинная его национальность. Почему-то все стихи его были об осенних и зимних лесах и о невстреченной девушке с синими глазами. - Вот, прочел. - Он положил на Айкину тумбочку альманах поэзии. - Сегодня после полдника собирается комитет, будем составлять программу субботнего концерта. Приходи. А это Кинге - от Иманта. - На книгу лег запечатанный конверт.
Пит неспешно развернулся и скрылся за дверью. Кинга метнулась к тумбочке, разорвала конверт и, шмыгнув носом, тонко протянула:
- Совсем ребенок! Хотя и на два года старше меня.
- Все вы тут еще дети, - со вздохом проговорила Габриела, быстро снуя спицами.
Айке вспомнилось лицо Гали, когда он, войдя в палату, впервые увидел ортопедические койки с "балканскими рамами". Как, должно быть, ему здесь все странно.
За два месяца она уже привыкла и к обстановке, и к подругам, и к персоналу. По вечерам, когда гасили свет, часто лежала с открытыми глазами, думая сразу обо всех, кто находился в этих стенах. Порой санаторий казался ноевым ковчегом, собравшим на своем борту людей разных национальностей и сословий. У боли нет национальных различий. Во всех концах света с одинаковой тревогой думают близкие и родные о тех, кто в этом санатории, как долго продлится лечение, с каким результатом.
Гали не подозревает, что здесь идет борьба не только за здоровье, но и за жизнь. Коварный вирус, отняв способность ходить, оставил больше надежд на хороший исход, чем любое травматическое поражение спинного мозга, целостность которого сохранена, но какие-то не совсем понятные процессы нарушают двигательную функцию ног. Умопомрачительная тренировка мышц и суставов дает результаты. Однако далеко не у каждого хватает воли и веры в выздоровление. Видел бы Гали, как часами терзает она свои ноги, подвешивая их бинтами к "раме", стараясь растормошить еле заметные двигательные рефлексы. Со стороны посмотришь - вполне нормальные конечности. Кажется, стоит спустить их на пол и встанешь. Но ощущение это ложно - что-то не срабатывает, защелкивается, не в спинном даже, а в головном мозгу, как уверяет литература по "БД", и никак не найдут отмычку от той потайной двери... Даже метод адаптированного биоуправления бессилен.
Два часа до обеда обычно проходят в тренировках и массажах. Если в это время пройтись по палатам всех этажей, заглянуть в физиотерапевтические кабинеты, всюду увидишь одну и ту же картину, которую можно обозначить одним словом: преодоление. Сквозь стиснутые зубы, сквозь боль, упадок веры. Бывает, что в безнадежных случаях вдруг появляются результаты явных сдвигов и наоборот - там, где все шло нормально, нехватка усилий сводит достигнутое к нулю.
