Ричард Матесон - Куда приводят мечты
– Потому что, – ответил Альберт, – в Древнем Риме он вел жизнь не преступника, а вершителя правосудия.
Я только покачал головой.
– Разумеется, то правосудие, которое он вершил, было лишь пародией на правосудие, – добавил Альберт. – А теперь он испытывает муки истинного правосудия – око за око.
Альберт резко остановился, посмотрев направо. Я обратил взор в том направлении и, к своему удивлению, увидел в отдалении гряду невысоких холмов.
– Она там, – сказал Альберт.
Я взглянул на него в приливе внезапной радости. В его лице я не заметил отклика.
– Радоваться рано, – сказал он. – Это еще не повод для торжества. Теперь начинается самое трудное.
Странно, но после всего пережитого мною в кратере я должен был бы испытать дурное предчувствие, когда перед моими глазами предстал этот знакомый утешительный вид – холм, на котором стоял наш дом.
Я с тревогой и смятением взглянул на Альберта. Зачем надо было удаляться так далеко, если она не выходила из дома?
– Она здесь? – спросил я.
– Здесь? – повторил он.
– В нашем доме, – сказал я.
Уже начав говорить, я понял, почему он меня переспросил.
Это был не тот дом, который я знал, хотя с того места, где я стоял, он казался совершенно таким же.
– Что же это, в таком случае? – спросил я.
– Увидишь, если туда поднимешься, – ответил он.
– Если? – Я с изумлением взглянул на него.
– Я предпочел бы, чтобы ты вернулся назад, – сказал он. – Да, даже отсюда, когда ты от нее в нескольких шагах.
Я покачал головой.
– Крис. – Он взял меня за руку и крепко ее сжал. Какой же твердой и земной – думаю, это подходящее слово – казалась теперь моя плоть. – То, что случилось с тобой в кратере, происходило лишь в твоем сознании – и пострадало лишь сознание. То, что случится здесь, может повлиять на твою душу.
Я понимал, что он говорит правду. Но опять покачал головой.
– Я должен ее увидеть, Альберт, – настаивал я. Он улыбнулся, но его улыбка выражала лишь печаль и согласие.
– Тогда запомни, – сказал он, – все время сопротивляйся отчаянию, которое будешь испытывать. Необходимо еще тщательнее замаскировать твое астральное тело, чтобы Энн смогла тебя видеть и слышать. Но при этом ты становишься уязвимым для всего, для чего уязвима и она. Ты это понимаешь?
– Да, – кивнул я.
– Если чувствуешь, что – как бы это сказать – тебя втягивают во что-то, – продолжал Альберт, – противься этому всеми силами. Постараюсь тебе помочь, но…
Я перебил его.
– Помочь мне?
– Сделать все, что в моих силах, пока…
Должно быть, его остановило выражение моего лица. Он с тревогой взглянул на меня.
– Крис, нет, – сказал он. – Ты не должен…
– Да. – Я посмотрел в сторону дома, крыша которого как раз показалась на вершине холма. – Не знаю, что там происходит сейчас или что произойдет. Но я должен сам ей помочь. Я это чувствую, – сказал я, не дав ему договорить.
Он смотрел на меня с глубокой печалью.
– Я это чувствую, – повторил я. – Не могу объяснить, но знаю, что это так.
Он долго смотрел на меня в молчании, видимо обдумывая, стоит ли пытаться со мной спорить.
Наконец, не говоря больше ни слова, он шагнул вперед и медленно меня обнял. Потом, через некоторое время, отступил назад, не снимая рук с моих плеч, и заставил себя улыбнуться.
– Помни, что ты любим, – сказал он. – У тебя есть дом и люди, которым ты нужен.
Он снял ладони с моих плеч.
– Не дай нам потерять тебя, – добавил он. Мне нечего было ответить. Невозможно было узнать, что ожидает меня на холме. Мне оставалось лишь кивнуть и улыбнуться ему в ответ, прежде чем он повернулся и пошел прочь.
Я подождал, пока он не скроется из виду, потом повернулся и направился к дому по подъездной аллее. В голову вдруг пришла мысль: «Подъездная аллея? У нее есть машина? А если есть, куда она на ней ездит?»
Остановившись, я осмотрелся по сторонам, найдя очевидный ответ на этот вопрос. Рядом не было других домов, не было Хидден-Хиллз, ничего. Дом стоял отдельно.
Пойдя дальше по дорожке, я прислушивался к звуку своих шагов. И заметил, что плитки под ногами были потрескавшимися и грязными, с проросшими в щелях пучками сорняков.
Я вновь размышлял о словах Альберта, сказанных им перед уходом:
– Она не поверит ни одному твоему слову; все время помни об этом. Нет смысла убеждать ее в том, что она мертва. Она думает, что жива и что мертв только ты. По этой причине тебе не следует сразу себя называть, но лучше постарайся каким-то образом – не знаю, как именно, Крис, – постепенно внушить ей, кто ты такой. Предоставляю это тебе – ты ведь знаешь ее лучше моего. Просто помни, что она тебя не узнает и не поверит тебе, если ты сразу скажешь, кто ты такой.
Теперь я был на полпути к вершине холма. Каким же унылым все казалось. Я уже описал подъездную аллею. Вдобавок все растущие вдоль нее деревья были засохшими, без листвы. Проходя мимо одного дерева, я наклонил веточку, и она обломилась с сухим треском. Трава казалась выжженной, а сама земля была в неровных трещинах. Помню, как я, бывало, сетовал по поводу вида нашего холма в конце лета.
По сравнению с этим он был великолепен.
Я резко остановился и отпрыгнул с дорожки в сторону. Впереди в траве показалась змея. Я смотрел, как она медленно ползет по растрескавшимся плиткам. Я попытался рассмотреть ее голову – треугольная ли она. Когда это не удалось, я взглянул на ее хвост, чтобы узнать, есть ли там кольца. К нам время от времени приползали гремучие змеи. Одно время за гаражом, под картонной коробкой, жила метровая змея.
Я не двинулся с места, пока змея не пропала под пожухлой травой справа от дорожки. Потом пошел дальше, размышляя о том, что случилось бы, протяни я к змее руку. Разумеется, до смерти она меня бы не ужалила, но интересно, находясь на этом уровне, почувствовал бы я, как по венам разливается жгучий яд?
Подняв глаза, я смог теперь более ясно разглядеть крышу дома. Она показалась мне размытой и неотчетливой, и я догадался, что для перехода на этот уровень мне придется снова снизить свою вибрацию.
Еще раз у меня возникло ощущение, испытанное мною прежде, – ощущение затвердевания. Идти стало тяжело. Глаза заволокло прозрачной пленкой, и свет еще больше померк, сделав и без того бесцветный пейзаж еще более скучным. Сквозь тусклую дымку я увидел теперь весь дом целиком. «Какой у него унылый вид», – подумал я.
И поймал себя на слове. «Уже», – подумал я. То, о чем предупреждал меня Альберт: чувство отчаяния. Одному Богу известно, до чего ясно я все это ощущал: свое грузное тело, порыжевший высохший холм, тоскливое серое небо, – все было гораздо неприятнее, чем в самый противный ненастный день на Земле.
Но я не поддамся этому настроению. Через несколько мгновений я ее увижу, и не важно, что из этого получится или сколько времени это займет, но я сделаю что-нибудь, чтобы ей помочь.
Что-нибудь.
Дойдя до вершины холма, я повернул направо, к дому, где обитала теперь Энн.
ДОСТУЧАТЬСЯ ДО ЕЕ ДУШИ
Дом выглядел более низким, выцветшим и ветхим, чем наш.
И вновь я вспомнил, как при жизни сокрушался по поводу крыши, нуждавшейся в ремонте. Помню, что Энн тревожилась насчет обновления окраски стен. Растущие вокруг дома кусты обычно надо было подрезать, гараж – приводить в порядок.
Но все-таки, по сравнению с тем, что я видел сейчас, тот дом был совершенством.
Гонт на крыше этого дома потрескался и испачкался, многих дощечек недоставало. Краска на наружных стенах, дверях, оконных рамах и ставнях потускнела и растрескалась, кое-где по стенам извивались длинные трещины. Кусты, как и те, что росли на холме, были пожелтевшими и сухими. Гараж представлял собой жалкое зрелище; запятнанный маслом пол был покрыт грязью и листьями. Все бачки с мусором переполнены, два из них перевернуты; отбросы из одного поедала тощая кошка.
Заметив меня, она в страхе заметалась вокруг и потом выскочила через задний дверной проем гаража, в котором теперь не было двери. Я увидел через этот проем засохший вяз и покосившийся в сторону холма забор в трещинах.
Перед домом была припаркована «хонда» Энн. Сначала я удивился, увидев только ее машину, и стал оглядываться по сторонам в поисках остальных, особенно кэмпера.
Потом до меня дошло, что это ее особое место заточения, то есть преддверие ада, и что она может обладать лишь тем, что ожидает увидеть.
Подойдя к машине Энн, я ее осмотрел. От ее вида мне стало нехорошо. Энн всегда так ею гордилась, содержала в безупречном порядке. Теперь машина выглядела старой: хром испещрен пятнами ржавчины, краска потускнела, окна в грязных разводах, один борт с вмятиной, спущена одна шина. «Здесь что – все такое?» – недоумевал я.
