Геннадий Прашкевич - Малый бедекер по НФ
Я удивился: какое стадо?
Но Семихатка был непреклонен:
— Да-да, мой мальчик. Именно ты!
— Как солист может исполнить партию хора?
— Это зависит от партитуры.
На меня напялили вонючую шкуру, зашили, навели грим, вычернили хвост и бороду, подтолкнули, прикрикнув: «Двигай рогами, глядь!» И я сделал шаг. Как на Луне Армстронг.
Шаги эти, тысячекратно повторенные на пленке, действительно дали иллюзию несущегося к пропасти стада. Валя Каждая в ужасе воздевала руки. Ничего, кроме веревок, не было на ней.
12Каждая!
Тетрадь шестая
ХОР ЗВЕЗД
Водопад Птичий низвергается с высоты 12 м непосредственно у мыса Водопадный и образует озеро, которое соединено с бухтой широкой протокой Водопад напоминает белый парус и приметен с больших расстояний. В тихую погоду из водопада можно принять пресную воду при помощи шлангов и мотопомпы. Для принятия воды рекомендуется становиться на якорь против мыса на глубине 9—11 м. Затем завести швартовы с кормы на берег и, подтравливая якорную цепь, подтянуть корму на расстояние 0, 5—0, 8 кбт от протоки, наблюдая за тем, чтобы глубины под кормой были не меньше 5—7 м. Мотопомпу при этом можно установить на берегу или на катере.
Лоция Охотского моряЯ шел по отливу.
Женщины, собиравшие морских гребешков, окликнули меня.
— Видите пятно? — сказала одна, черненькая, брезгливо зажимая тонкий нос пальцами. На лоб она надвинула платочек, блестели черные глаза. — Вчера пятна не было, значит, ночью кто-то на песке лежал, верно? Вот кто, а? — спросила она с надеждой. — Сам уплыл, а вонь осталась.
— Может, ушел, а не уплыл?
— Это вы почему так говорите?
Я пожал плечами.
— Куда ушел?
— В горы.
— Да ну, — сказала вторая, блондинка. Волосы у нее были завязаны в узел, загорелое лицо смеялось. — Мы лес хорошо знаем, сами ходили до Головнина и почти до Тяти ходили. Куда погранцы пускают, туда и ходили. С ними можно далеко зайти, — лукаво призналась она. — В лесу такая вонючая тварь не выживет, на сучок напорется. Она, наверное, из моря.
Я наклонился над песком.
В одном месте влажная зеркальная поверхность была продавлена, будто лежала тут правда тяжесть. Частично пятно заплыло, но общие очертания все еще сохранялись. И след к воде, будто что-то волочили. А от грязного мелкого осадка несло трупным запахом. Я невольно оглянулся.
Тишина. Склон вулкана.
— Вот я и говорю, — напомнила черненькая. — Ночью здесь что-то ползало. Я точно слышала. Я вон там сидела, — указала она на поваленную сосну у выхода из поселка, метрах в пятидесяти от отлива. — А это ползло в темноте. Ну, Луна иногда выглянет, волна вдруг высветится, а что увидишь? По звуку — большое ползало, весом на тонну, верно? Спрут не будет ползать по берегу, не дурак. И он так не пахнет, — поморщилась она. — А ночью таким на меня дохнуло, что мы так и решили: это Серп уснул на отливе. Вот с ним такое случается.
— Ой, а с кем ты была? — Блондинка уставились на подружку.
— Все тебе и скажи, — отрезала черненькая, покраснев. Понимала, что выбор невелик. В поселке на несколько тысяч приезжих и местных жительниц оставалось, может, с сотню мужиков, и те калеки. Не хотелось черненькой обижать подружку, поэтому сказала: — Понадобится, свидетеля приведу.
— А у нас болотце есть за огородом, — ревниво вмешалась блондинка. — Я тоже иногда сижу с мужчинами на скамеечке. — На подружку она теперь не смотрела, но слова, несомненно, адресовались ей. — У меня ноги такие загорелые, — сообщила она, как некий важный факт. — Когда сидишь, луна выглядывает, ног почти не видно, зато кожа блестит и такие нежные очертания… А в болотце такое делается! — Она даже положила руку на грудь.
— Да уж…
Я верил, конечно.
Но такие вещи не доказывают.
Хочешь мяса, сделай зверя. А так что говорить?
След есть, это точно, думал я, шагая по отливу. И вонь есть. Ну и что? Ну, лежало на песке неизвестное тело. Вот мало ли что валяется на свалке. Например, богодул с техническим именем. «Нажрутся помета и орут», — говорил Колюня о жабах. «С соблюдением всех ритуальных действий». Я хорошо помнил Колюнины слова. И тетя Лиза меня предупреждала: «На берег не ходи, там в кучу можно вступить». То есть все на островах говорили о чем-то таком, что не обязательно является опасным само по себе. «Такая много не сделает», — хвалила, например, тетя Лиза кошку Нюшку. И Юлик Тасеев не погиб, когда напоролся на что-то пахучее. Рвало его потом страшно, но ведь не обязательно оттого, что он вошел в прямой контакт с тварью. И Вова клялся без ужаса. «На берег Капу пускать не буду!» Ну, ужас. Но не ужас-ужас!
2На отливе, километрах в семи от аэродрома нагнал меня армейский грузовик.
В кузове, держась за тяжелую скользкую бочку из-под оливкового масла, трясся незнакомый мужчина в коротких штанах явно с чужого бедра. От него нехорошо пахло. В последние дни мерзкие запахи здорово ломали мне кайф. «Вот куда, вот куда мы катимся?» — запричитал незнакомец, поняв, что я принюхиваюсь. — «На аэродром», — хотел подсказать я, но он удачно увел разговор в сторону. Наверное, не хотел объяснять, почему от него так пахнет. Зато рассказал о неизвестных преступницах. Он несколько раз это подчеркнул — о преступницах. Вот купил он нож в магазине, хороший складной нож на тяжелой латунной цепи. Прикрепил к поясу — удобно. Выпадет нож, все равно при тебе останется. А нож выпал и не остался. Выпал вместе с брюками. Якобы лег мой попутчик на отливе (скорее всего в одном из бараков, заселенных сезонницами), разделся под солнцем (конечно, его в бараке мигом раздели), ну, прямо благодать Божья, так бы и жить. А вот брюки пропали. Вместе с ножом. Приходится теперь носить чужие.
Здорово он все-таки пах. Хоть сдавай на парфюмерную фабрику.
За километр от бараков машина свернула в сторону заставы. Мы соскочили на пыльную каменистую дорогу и вдруг мимо нас промчался, прихрамывая, коротенький, как морковка, человек. Он промчался невесело, с каким-то непонятным всхлипыванием, почти не различая дороги.
— Эй!
Человек не остановился.
Мой попутчик смущенно покрутил пальцем у виска.
Всхлипывая и подвывая, человек-морковка прыгал на два, а то и на три метра. Так хотел. Потом его прошибло, наверное, насквозь промок. «Вот куда, вот куда мы катимся? — снова запричитал мой попутчик. — Что за мир? Преступницы всюду!»
Но я эту тему не поддержал. Мне хотелось поскорее увидеть тетю Лизу, убедиться, что Никисор не сжег барак, а пес Потап по мне соскучился.
Ну, времени Никисор, конечно, не терял. На голой бревенчатой стене барака, превращенной как бы в полевой музей, в живописном беспорядке висели, прихваченные ржавыми скобами, потрепанная швабра с обломленной ручкой, сбитый резиновый валик от пишмашинки «Башкирия», затупленное ржавое лезвие чудовищно зазубренной косы, которой, возможно, когда-то пользовалась Старуха. Здесь же красовался ярко-красный использованный огнетушитель и плоская, алюминиевая, пробитая в трех местах канистра. Раскачивался на плетеной веревочке большой стеклянный поплавок, расписанный японскими иероглифами, чернела резиновая калоша не русской работы и перекрещивались длинные, как берцы, истрепанные вконец метлы. Завершала выставку оранжевая табличка «Не курить!».
