Джонс Коуль - Блуждающая звезда (сборник рассказов)
— Воля бога — закон! — напыщенно продекламировал Гермес, заключив этой фразой текст уже готового универсала. Довольный своей работой Гермес беззвучно захохотал.
Бог вернулся во дворец и ласкал присмиревшую Эвридику, насвистывая при этом мелодию своей любимой песенки, которую только что столь фальшиво напевал на пару с Орфеем. Только теперь в его голосе не было слышно ни единой неверно взятой ноты.
3
Наступит миг — и Орфей обернется, ибо песня гаснущей природы преисполнена грусти и одиночества…
Люди старались реже бывать в Гефсиманском Лесу; считалось, что через него проходят пересекающиеся плоскости времени и пространства. Быть может, все это выдумал досужий мудрец, но по крайней мере здесь было в переизбытке непонятного и необъяснимого. Солнце могло вдруг раздвоиться, а день превратиться в ночь. Здесь царили таинственные шорохи, а на едва приметных тропинках можно было повстречать вервольфа, русалку или сатира. И подобная встреча не вызывала изумления, ибо в таком месте могло случиться что угодно.
Люди не любили этот Лес. Он не вписывался в объяснимый прагматичный мирок, к которому они принадлежали. Каждый знал, что должен делать при встрече с разбойниками, но ни один не имел представления, как поступить, столкнувшись с лесной ведьмой или тенью отца царевича Гамлета. Еще поговаривали, что где–то здесь находится вход в Аид, а на одном из заросших елями холмов давным–давно был распят самозванец–маг. Это, как вы понимаете, тоже не прибавляло Лесу популярности.
Все сторонились его, и лишь один из всех считал Лес своим домом. Но что взять с поэта, ко всему прочему еще и сумасшедшего. А как иначе? Вдумайтесь сами, станет ли нормальный человек ночевать в медвежьей берлоге или сочинять песни, непривычные человеческому слуху. А уж если копнуть глубже — станет ли нормальный человек поэтом?
Вот то–то и оно. Поэтому все поэты сумасшедшие. Тихие иль буйные, любимые или нет, но сумасшедшие. И отношение к ним соответственное — как к глупым, непонятным и смутно опасным существам. В лучшем случае накормят да пустят переночевать.
Этот не просил ночлега, его домом был Лес. И не заговаривал о еде, о ней заботились лужайки и шумящие деревья. И потому он прослыл немного колдуном, неопасным, хотя и загадочным. Он был загадочен, словно Лес.
У него было имя, но никто не помнил его; все называли его просто Поэт. Он сочинял стихи и клал их на музыку. Странные слова и еще более странная мелодия. Торговцы и крестьяне не понимали его песен, но поговаривали, что если слушать их долго, то можно увидеть наяву и цветенье волшебной травы, и трепетный бег ручейка, и порханье пурпурных бабочек, услышать пение сладкоголосых птиц и тонкий гомон эльфов, можно почувствовать необычное тепло лучей, испускаемых двойным солнцем. Ясное дело — здесь не обходилось без колдовства.
Поэт являлся в деревню лишь несколько раз в год — на праздники, где развлекал толпу своими причудливыми песнями. Кто–то смеялся над ними, но находились и такие, что плакали. Но зачем говорить об этих последних, ведь в мире и без того так много печали и неустроенности. Смеющиеся совали Поэту кусок пирога и гнали его обратно в Лес — водить хороводы с призрачными красавицами.
Но случилось так, что в Поэта влюбилась красавица реальная, первая красавица деревни. Ее так и звали — Красавица. Происшедшее нельзя было даже назвать романом. Роман не бывает столь стремителен, и развязка его, увы, банальна. Это была Любовь, чувство, о существовании которого подозревают немногие, ведь многим даже неведомо это слово — Любовь. Красавица решилась на неслыханную дерзость — она просто–напросто ушла вслед за Поэтом, оставив семью в печали и позоре. Был большой скандал. Обманувшиеся в своих надеждах женихи хотели отправиться в Лес и вернуть Красавицу силой, но побоялись, старухи пели нескончаемую быль о колдовстве, и лишь моряк Грей задумался — а не стал ли он свидетелем чуда, равного которому нет на свете. Но что взять с моряка! Он был новым человеком в этих краях и ко всему прочему имел скверную репутацию мечтателя.
Красавица ушла, и вскоре о ней стали забывать. Она так и не появилась больше в деревне, хотя Поэт приходил не раз. Как и прежде, он пел людям песни, но с некоторых пор эти песни стали более понятны, и все с удовольствием слушали бесхитростные слова о стрекочущих сверчках, лошади, неохотно жующей перепрелую солому, и свиданиях на мельничном мосту, когда загорелые молодцы лапают девок, вгоняя тех в счастливую краску. И мужики стали аплодировать Поэту и даже здороваться с ним, когда он проходил по грязным улицам. Лишь Грей хмурился, а вскоре и вовсе уехал куда–то за гору, где, по слухам, плескала огромная соленая река, именуемая по недомыслию морем.
Одновременно стали поговаривать об изменениях, произошедших в Лесу. Будто бы русалки и лешие оставили Лес, а двойное солнце больше не встает над горизонтом.
А вскоре Поэт пришел в последний раз и сказал, что Красавица умерла. Он не ответил на расспросы, лишь бросил, уходя, дерзкую фразу о том, что он вырвет свою Любовь из царства мертвых.
Он был дерзок, этот сумасшедший!
Поэт ушел, дав досужим кумушкам пищу для сплетен. Сидя на завалинках, они лузгали жареные семечки и рассуждали о том, какой смертью померла Красавица. Одна утверждала, что ее душу забрали ужасные призраки, вторая, поглядывая на полную луну, шептала об оборотнях, третья и четвертая сходились на том, что бедняжку убил Поэт. Ведь недаром его считали сумасшедшим.
А истина была иной. Красавица просто умерла. Она была слишком красивой, чтобы не вызывать зависти Смерти. И слишком счастливой. А Смерть всегда благосклонна лишь к тем, кто во власти большого горя. Горе питает Смерть. Счастье причиняет ей боль. Старуха чувствительна к боли.
Она пришла и взмахнула косой, той самой иззубренной косой, какой размахивает костлявый всадник дюреровского Апокалипсиса. Коса прошла по шее красавицы и мигом выпила всю кровь. И тогда Смерть почувствовала себя счастливой.
Красавица ушла, и Поэт сразу почувствовал, что что–то изменилось. Нет, он не ощущал боли, его даже не слишком мучило чувство утраты. Просто ушло то, чем делилась с ним Красавица, часть мира, привнесенная ею. Солнце вновь обрело два лика, а день стал ненормально прерываться лунной темнотой. В дубраве поселилась баныпи, с наступлением сумерек, как когда–то, мелькали огоньки эльфов. Все возвращалось. Поэт не знал, плохо это или хорошо. Но он чувствовал себя обязанным женщине, которая показала ему иной мир, которая смогла изменить его мир. И потому он решил схватиться со Смертью.
