Альфред Хичкок - Истории, от которых не заснешь ночью
К разговору я приступил не спеша, осторожно, но со все большей и большей настойчивостью. Постепенными бросками я проникал все дальше в джунгли, джунгли мрачные и плутающие этого параноического разума. Вот уже около часа я возвращался к одной и той же теме, вбивал все тот же гвоздь, а именно: что там, в тени, постоянно бродят какие-то люди, которые хотят у него похитить его скульптуры. И наконец он сдался. Я увидел, как он плакал, плакал настоящими слезами, как ребенок, а глаза увеличивались от малейшего страха. Он был готов. Наступил момент решительного удара. Поджав губы, я принял вдохновенный вид, как если бы вдруг только что обнаружил решение, и сказал:
- Конечно, если бы вы находились не здесь... и если бы скульптуры тоже были не здесь. Если бы они находились в надежном месте, в тайном укрытии... да еще под вашей защитой.
Он аж подскочил:
- Да! Да! Именно так. Я их спрячу!
Я покачал головой.
- Нет... "Они" выследят вас. Но если бы я мог вам помочь найти надежное место. Далеко, очень далеко отсюда. Может быть, в Нью-Йорке...
Скульптор упал на колени; и вот он уже цеплялся умоляюще за мои брюки.
- Прошу вас... прошу вас, помогите мне! Скажите, куда я должен уехать?
- Хорошо, - сказал я тоном человека, который стремится к благородным жестам, стремится доказать свое бескорыстие. - Я приму меры для того, чтобы смогли их отправить в закрытый музей.
При слове "музей" его зрачки слегка сузились, он начал моргать, а я поспешил добавить:
- Но при этом необходимо, чтобы вы охраняли их денно и нощно, поскольку мы их поместим под вашу ответственность.
Фраза возымела действие и рассеяла те сомнения, которые еще были у старика.
Мы обсуждали те меры, которые необходимо было предпринять, и перешли к подготовке. Все было закончено как только начал заниматься рассвет. Уже пели петухи, когда мы начали осторожно грузить скульптуры в старый грузовичок, принадлежащий ферме, который служил для всего и почти пришедший в негодность. Он должен был довезти их до Нью-Йорка, тронуться немедленно, чтобы добраться до меня за тридцать шесть часов. Эти полтора суток должны были бы мне показаться вечностью; единственное, что бы меня успокоило - это возможность перевезти их самому, что было совершенно невозможно из-за болезненной подозрительности старика, каждую минуту готового опомниться.
Когда скульптор задул свой фонарь, я попытался воскресить в памяти эту удивительную сцену единения трех граций, теперь распростершихся в кузове грузовичка. Намек Али на Микеланджело был справедлив, если говорить о его произведении "Пьета". Та же чувственность и выразительность деталей, то же выражение молчаливого зова, так свойственного юным женским лицам. Почти благоговейно я помог ему прикрыть их соломой, одеялами и старым брезентом.
Минуту спустя грузовичок уже выезжал со двора, и старик направлялся к дороге. Четырьмя часами позже я был в Нью-Йорке.
В оставшееся до их прибытия время я, развил лихорадочную деятельность. Я купил стилизованные римские кровати, покрытые красным бархатом, дабы уложить на них скульптуры, и изменил расположение самого музея, чтобы оставить им достаточно места. Я поставлю кровати, говорил я себе, в углу, в семи-восьми метрах от наскальных рисунков; там мои гости познают апогей восхищения, своего рода оргазм души. Я начал разрабатывать план закрытого просмотра с шампанским и составлять список около двухсот знатоков, которые, вероятно, прибудут самолетом изо всех уголков мира, чтобы участвовать в открытии. Я даже придумал место, куда я дену труп старика, если это понадобится.
Когда на следующий день вечером зазвонил телефон, я скорей поспешил схватить телефонную трубку, думая, что скульптор прибыл на полчаса раньше предусмотренного времени.
Но нет. Увы, это был Олоф на другом конце провода. Голос показался далеким, а тон странным:
- Я предполагал, что позвоню вам, чтобы выразить вам свои поздравления.
- Значит, вы в курсе!
Я не смог воздержаться от того, чтобы не обнаружить в этих простых словах огромное удовлетворение, гордость за победу и желание ликовать, которые переполняли меня.
- Нет, но так как скульптур не было, когда я приехал, я сделал вывод, что вы снова меня обставили на финише.
Я улыбнулся. Бедняга старик Олоф! Мне было немного его жалко, человека, который оказывается всегда вторым, когда речь идет о значительных, важных приобретениях.
Ужасное опасение пронеслось в моей голове, холодок пробежал по спине, когда он вновь заговорил. Вот, что я услышал:
- Но сначала мне хотелось бы сказать вам, насколько я огорчен и сожалею...
- Огорчены? Чем, однако?
- Как! А вы... (к чему эта вальсирующая нерешительность по телефону?) не читали вечерних газет?
- Нет... (Это получилось, как кряканье из моей глотки, это вырвалось, как кряканье) И как это может меня касаться?
На другом конце провода - долгое молчание; я даже слышал, как он дышал. Наконец он заговорил, в его голосе слышалась бесконечная грусть:
- Там все написано. На первой странице. Старик, скульптуры из Огайо. Все. Он оказался ввязавшимся в небольшое дорожное происшествие, очень небольшое, при выезде из Гоушена. Полицейские попытались его остановить, он открыл стрельбу, они были вынуждены ответить, и он погиб. А потом они обнаружили в глубине грузовика скульптуры (видимо, у него сжалось все в горле: я даже услышал, как он глотал воздух). Эндрю... Они - полиция - они их уничтожат.
- Их уничтожат? - закричал я. - О Боже, нет! Нет, нет, нет! Почему они должны совершить такое безумство? Это же не порнография. Какая полиция? Какие полицейские? Я позвоню им сейчас. Я обращусь к губернатору...
- Нет, Эндрю. Губернатор ничего не сможет здесь сделать.
- Почему нет? Вы что, с ума сошли? Или что? Это же искусство, эти скульптуры! Вы слышите меня? - Я буквально рычал. - Любой специалист может подтвердить, что это шедевры! Они принадлежат мне. Я за них заплатил. А деньги я отдал скульптору.
Мне показалось, что голос Олофа доходил до меня откуда-то издалека, и в то время, пока он говорил, у меня было впечатление: разум мой оставлял, покидал меня, убегая в какой-то темный уголок, чтобы оттуда изгнать пустые, тщетные экзорцизмы. И поскольку я молчал, он повторил:
- Скульптор? Да нет же, Эндрю. Старик не был скульптором, он был специалистом по изготовлению чучел.
Дэй Кин
Дом, где совершено убийство
С течением времени исчезновение Сары, конечно, заметят. Семья займется поисками, но ее не найдут, так же, как и ее чеки. Ее чеки на предъявителя, они у меня. А когда начнется розыск, я буду далеко. Дело сделано. Назад пути нет.
А огонек лампы начинает подрагивать, мерцать...
