Альфред Хичкок - Истории, от которых не заснешь ночью
А огонек лампы начинает подрагивать, мерцать...
Все началось прошлым летом, на озере Эстрелла, в горах. Выиграв небольшую сумму на игорных столах Лас-Вегаса, я отправился на озеро, как это иногда со мной бывало. Хотелось посмотреть, могу ли провернуть там какие-нибудь дела. Я вдруг обнаружил, что напал на выгодное дельце.
Место кишмя кишело одинокими женщинами; большинство из них были уже определенного почтенного возраста, из тех, у кого начинают появляться округлости где не надо, но все с деньгами и без умолку трещат, как попугаи, о том, как чудно они проводят отпуск, но умирают от скуки.
Прозондировав все о финансовом положении, я решил сделать из вдовы Паркер - самой что ни на есть привлекательной - предмет моего неотступного внимания.
Я ей преподнес розы, как это принято, окружив ее предупредительностью, которую следует ожидать от поклонника-воздыхателя. Маленькая, приземистая женщина лет сорока пяти, руки все увешаны бриллиантами, которыми, однако, не удавалось скрыть деформированность их. Сначала ее это забавляло, потом она стала выказывать свою благодарность. Никогда еще к ней так не относились; да еще такой красавец с седеющими висками и усиками а-ля Кларк Гейбл. Благодарность переросла в нежность, и от этого она потеряла здравый смысл, которым обладала. После чего все пошло как по маслу, и я думаю, что она мне поверила, когда я сказал ей, что люблю до такой степени, что хотел бы посвятить ей весь остаток жизни. А она без сомнения, меня любила. Я был очаровательным принцем на "кадиллаке" кремового цвета, а все разумные девочки, а также некоторые женщины, более рассудительные, убеждены, что такой принц придет и за ними.
Пробуждение было для меня тяжким. Мы были женаты около двух месяцев, когда я обнаружил, что был плохо информирован о сумме состояния, которое ей оставил покойный господин Паркер. Конечно, кроме этого старого ранчо со стенами, увитыми диким виноградом, построенного на холмах, возвышавшихся над долиной Сан-Фернандо, средств у нее было достаточно, отчего мы могли себе позволить вести безбедное существование. И я был бы счастлив довольствоваться этим. Я человек разумный, и убивать ее не входило в мои намерения. Я должен, впрочем, сказать в свое оправдание, что Сара была бы еще жива и более докучлива, если бы у нее не был столь извращенный ум. Приставать ко мне постоянно с одним и тем же: я должен работать, чтобы участвовать в расходах по дому! Я же предпочитал жить с дохода где-то в девяносто тысяч долларов в чеках и ценностях, которые покойный ее муж скопил в железобетонной промышленности.
Было уже где-то три месяца, как мы были женаты, как вдруг она открыла для себя, что мое-де ранчо в пять тысяч акров и тысяча голов скота было не что иное, как прекрасная золотая паутина, которую я сплел, чтобы туда ее заманить. Я очень хорошо помню то утро. Поскольку у меня совсем не было наличных денег, я был вынужден попросить их у нее - вот так она и узнала правду.
Она немного поплакала, а потом сказала:
- Я вижу... Я бы могла... Я должна была это заподозрить. У тебя нет ни доллара. Можешь сколько угодно делать вид, но ты... ты не что иное, как альфонс, и тебе на меня глубоко плевать. Ты женился на мне только из-за денег.
Это было правдой. Но без гроша в кармане я был вынужден глупо с этим согласиться. Но при всем при том, что я признавал свое безденежье, я запротестовал против обвинения, что я не люблю ее и что если и солгал, то не в надежде обеспечить себе существование, а из боязни потерять навсегда свой предмет любви.
Должно быть, она поняла, что я лгу ей. Но ей так хотелось мне верить, что она поверила.
Я вспоминаю ее, сорокапятилетнюю толстуху, глупую, жадную до нежности, все время просившую меня ее любить и быть любимой.
Это правда, Джек? Ты вправду меня любишь? Ты меня никогда не покинешь?
Я обещал никогда ее не оставлять, обещание, которое я отнюдь не собирался сдержать. Это доставило ей удовольствие, а у меня было еще несколько месяцев, подумал я, чтобы добраться до ее чеков, чеков покойного господина Паркера.
Я отдавал себе отчет, что совершил ошибку, и что не надо было мне так много ждать от Сары. Однако любой ценой я должен был выбраться из этого тупика. Я даже так и думал, просто-напросто оставлю ее здесь, да так бы и сделал, если бы мне удалось завладеть хоть частью денег. И поскольку Сара не была полной идиоткой, то она следила за тем, чтобы этого не случилось. Она продолжала говорить, что любит меня, но за каждый доллар, который она мне выделяла, она заставляла меня расплачиваться мелкими унижениями, тогда как казалась расточительной с многочисленными племянниками и племянницами, которые без конца появлялись в доме.
Вторая серьезная стычка произошла из-за одной из ее племянниц - Кэрол. Очаровательное создание, эта Кэрол: худенькая блондинка, вся дышащая молодостью, - такой, вероятно, была Сара в свои девятнадцать лет.
Помню, это было в воскресенье, через несколько недель после начала года. Семейный, ужин шел полным ходом, и много пили. И когда кувшин вина был выпит, Кэрол сама предложила пойти со мной в погреб, чтобы наполнить его.
Скоро у нас будет случай поговорить еще об этом погребе. Действительно, он - узел всех проблем. Хотя редко бывает, чтобы на ранчо калифорнийского типа был погреб. Такой был единственный на тысячу километров вокруг, и, я думаю, что все это не случилось, если бы покойный супруг Сары не работал с облицовочным камнем. Ему хотелось иметь этот погреб, рассказывала мне Сара, чтобы доказать не только прочность его изделий, но и их непроницаемость и изоляционные качества. И я должен признать, что это действительно экстракласс, так как даже в самые сильные ливни погреб был всегда сухим и удивительной звуконепроницаемости. Как только облицовочный камень, сделанный им, был установлен и скреплен раствором, с ним ничего не сделать: ни человеку, ни механизму. Я знал, я пробовал.
Да, так возвращаясь к Кэрол и к тому воскресенью. Я крепко выпил, она была очаровательна, а молчаливый погреб был окутан полумраком. Я налил в кувшин вино, приготовился подниматься, как вдруг, не знаю как, я ощутил Кэрол в своих объятиях.
Ее молодое, горячее тело было прижато к моему, и она не очень убедительно протестовала: "Ой! Дядя Джек!" Потом ее губы ответили моим, и я начал думать, что в общем-то могло быть и хуже, и с семьей бы не повезло... как вдруг плетка, которую я когда-то видел на ступеньках, хлестнула меня прямо по щеке, а в это время Сара ядовитым голосом говорила мне:
- Оставь этого ребенка, Джек Маркхэм. И если у тебя когда-нибудь появится желание ее снова потрогать, я убью тебя.
Она была искренней.
Произнеся короткое "ой!", Кэрол выскользнула из моих объятий и исчезла.
