Сэмюэль Дилэни - Пересечение Эйнштейна (сборник)
Когда погода была получше, рыбаки, докеры и грузчики приходили сюда обедать. Мышонок перебрался через леер. Лео бросил в котел еще две рыбины. Масло покрылось желтой пеной.
— Это... Ну, то, о чем ты рассказывал. Я взял... Я хочу сказать, мне кажется, что это та самая штука, о которой ты говорил...
Лео, которому имя, волосы и грузная фигура достались от предков немецкого происхождения и чья речь сохранила память о детстве, проведенном в рыбачьем поселке на побережье, в мире, где звезд ночью было раз в десять больше, чем их можно увидеть на Земле, выглядел смущенным. Смущение сменилось удивлением, когда Мышонок достал кожаный футляр.
Лео взял его в свои веснушчатые руки.
— Ты уверен? Ты где...
Двое рабочих поднимались на палубу. Лео заметил тревогу, мелькнувшую в глазах Мышонка, и перешел с турецкого на греческий.
— Ты где нашел это?
Фразы он строил одинаково, независимо от языка, на котором говорил.
— Спер! — даже когда слова сплошным потоком вырываются из охрипшей глотки, десятилетний цыганенок разговаривает на полудюжине языков Средиземноморья гораздо лучше, людей, которые, подобно Лео, изучают языки под гипнозом.
Строители, мрачные после работы, сели за стол, массируя запястья и потирая контакты на поясницах, где мощные машины подключались к их телам. Они заказали рыбу.
Лео наклонился и взмахнул рукой. Серебро мелькнуло в воздухе, и масло в котле затрещало. Он прислонился к поручню и открыл футляр.
— Да, — он говорил неторопливо. — Нигде на Земле, а тут — особенно, не ожидал. Это ты откуда взял?
— На базаре, — ответил Мышонок. — Если где и можно что найти, так это на Большом Базаре, — он процитировал изречение, приносящее миллионы и миллионы Королеве Городов.
— Понятно, — сказал Лео, затем добавил на турецком. — Вот, господа, ваш обед, вот {акцент Окраинных Колоний}.
Мышонок взял лопатку и положил рыбу на пластиковые тарелки. Из серебристой рыба стала золотой. Строители достали ломти хлеба из корзины под столом и принялись есть прямо руками.
Мышонок, подцепил из масла еще две рыбины и отнес их Лео, который сидел на поручне и, улыбаясь, разглядывал вещь, находящуюся в футляре.
— Изящный образ этой штукой создать, получится ли? Как знать. С того времени, как я рыбачил на метановых озерах Окраинных Колоний, в руках у меня такой вещи не было. А тогда я мог неплохо играть, — футляр захлопнулся, и Лео со свистом втянул воздух сквозь зубы. — Это хорошая вещь!
Предмет в футляре из мягкой кожи мог быть арфой, мог быть и компьютером. С индукционной панелью, как у терменокса, с ладами, как у гитары, с короткими струнами, как у ситара, которые расположены на одной стороне снизу. На другой стороне были длинные басовые струны, как у гитарины. Одни детали были вырезаны из розового дерева, другие отлиты из нержавеющей стали. Имелись и присоединительные гнезда из черного пластика, а сам предмет покоился на плюшевой подушечке.
Лео дотронулся до него.
Облака разошлись еще шире. Солнечные лучи засверкали на стали, подчеркнули фактуру полированного дерева.
Строители застучали монетами по столу, поглядывая на Лео. Тот кивнул им, они оставили деньги на засаленном столе и, удивленные, сошли на берег.
Лео что-то сделал с кнопками управления. Раздался удар гонга, воздух завибрировал, сквозь зловоние мокрых кнехтов и дегтя прорезался запах орхидей.
Давным-давно, когда ему было лет пять или шесть, Мышонок нюхал дикие орхидеи в поле у дороги. Там была высокая женщина в ситцевой юбке, должно быть мама, и трое босых усатых мужчин, одного из которых ему было ведено называть папой, но это было в какой-то другой стране... Да, именно орхидеи.
Рука Лео подвинулась. Дрожание воздуха сменилось мерцанием, которое сгустилось в голубой ореол. Воздух уже пах розами.
— Работает! — прохрипел Мышонок.
Лео кивнул.
— Лучше, чем то, что я имел когда-то у себя. Иллирионовые батареи здесь совсем новые. Ту вещь, которую я играл тогда на лодке, еще могу исполнять. Удивительно, — лицо его сморщилось. — Не думал, что без практики получится так хорошо.
Смущение придало лицу Лео выражение, какого Мышонок никогда у него не видел. Лео тронул рукоятки инструмента.
Она появилась из голубого свечения, наполнявшего воздух, стоя между ними вполоборота.
Мышонок ослеп.
Она была полупрозрачной, но чуть большее сгущение света там, где были ее подбородок, плечи, ноги, лицо, делало ее такой реальной! Она повернулась и бросила в него удивительные цветы. Мышонок, засыпанный лепестками, зажмурил глаза. Он глубоко вдохнул воздух, но этот вдох не спешил переходить в выдох. Он продолжал вдыхать эти запахи, пока его легкие не уперлись в ребра. Сильная боль в груди заставила его выдохнуть. Резко. Затем он снова начал осторожный, медленный вдох... и открыл глаза.
Масло, желтая вода Рога, грязь. Воздух был пуст. Лео, постукивая обутой ногой — другая была босой — о поручень, возился с какой-то рукояткой.
Она ушла.
— Но, — Мышонок шагнул, остановился, покачиваясь на носках. Произносить слова было трудно. — Как?..
Лео поднял голову.
— Грубовато, да? А однажды я неплохо исполнял. Только это было совсем давно. Один раз, один раз я исполнил эту вещь как нужно.
— Лео... Не мог бы?.. Я хочу сказать, ты говорил, что ты... Я не знал... Я не думал...
— Что?
— Научи! Не мог бы ты научить... меня?
Лео взглянул на потрясенного цыганенка, которому он так часто рассказывал о своих скитаниях по океанам и портам дюжины миров, и поразился.
— Покажи, Лео! — пальцы Мышонка судорожно подергивались. — Ты должен показать мне!
Мысли Мышонка метнулись от александрийского языка к арабскому и, наконец, остановились на итальянском:
— Белиссимо, Лео, белиссимо!
— Ну... — Лео вдруг подумал, что в Мышонке больше страха, чем жадности, по крайней мере, того, что сам Лео понимал как страх.
Мышонок глядел на украденную вещь с благоговением и ужасом.
— Ты можешь показать мне, как на нем играть?
Внезапно осмелев, он взял инструмент с колеи Лео, хотя страх был чувством, которое сопровождало Мышонка всю его короткую жизнь.
Овладев инструментом, он внутренне собрался и покрутил его в руках.
Там, где извивающаяся по холму пыльная улица брала свое начало, позади железных ворот, Мышонок работал по ночам. В чайной, где собиралось множество мужчин, он разносил подносы с кофе и булочками, проходя туда и обратно сквозь узкие стеклянные двери и наклоняясь, чтобы рассмотреть женщин, входящих внутрь.
