Станислав Лем - Солярис. Эдем. Непобедимый
— Покажи мне эту бумагу, Кельвин…
Я подал ему лист. Он наклонил голову, пытаясь разобраться в моих каракулях.
— Что это? — ткнул он пальцем.
Я взял у него расчёты.
— Это? Тензор трансмутации поля.
— Дай мне всё…
— Зачем тебе? — Я знал, что он ответит.
— Нужно показать Сарториусу.
— Как хочешь, — ответил я равнодушно. — Можешь взять… Только, видишь ли, этого никто не исследовал экспериментально, такие структуры нам ещё неизвестны. Он верит во Фрезера, я считал по Сиону. Он скажет, что я не физик и Сион тоже. По крайней мере в его понимании. Но это тема для дискуссии. Меня не устраивает дискуссия, в результате которой я могу испариться, к вящей славе Сарториуса. Тебя я могу убедить, его — нет. И пробовать не стану.
— Он работает над этим. И что же ты хочешь сделать?.. — бесцветным голосом спросил Снаут. Он сгорбился, всё его оживление пропало. Я не знал, верит ли он мне, но мне было уже всё равно.
— То, что делает человек, которого хотят убить, — ответил я тихо.
— Попробую с ним связаться. Может быть, он думает о каких-нибудь мерах предосторожности, — буркнул Снаут и поднял на меня глаза. — Слушай, а если бы всё-таки?.. Тот, первый проект. А? Сарториус согласится. Наверняка. Это… во всяком случае… какой-то шанс.
— Ты в это веришь?
— Нет, — ответил он тотчас. — Но… чему это повредит?
Я не хотел соглашаться слишком быстро, мне ведь это и было нужно. Он становился моим союзником в игре на проволочку.
— Подумаю, — проговорил я.
— Ну, я пошёл, — сказал Снаут, вставая. Когда он поднимался, у него затрещали все кости. — Хоть энцефалограмму-то дашь себе сделать? — спросил он, потирая пальцами фартук, будто пытаясь стереть с него невидимые пятна.
— Хорошо.
Не обращая внимания на Хари (она сидела с книгой на коленях и молча смотрела на эту сцену), он пошёл к двери. Когда она закрылась за ним, я встал. Расправил лист, который держал в руке. Формулы были подлинные. Я не подделал их. Не знаю, правда, согласился ли бы Сион с тем, как я их развил. Пожалуй, нет. Я вздрогнул. Хари подошла сзади и прикоснулась к моей руке.
— Крис!
— Что, дорогая?
— Кто это был?
— Я говорил тебе. Доктор Снаут.
— Что это за человек?
— Я мало его знаю. Почему ты спрашиваешь?
— Он так на меня смотрел…
— Наверное, ты ему понравилась…
— Нет. — Она покачала головой. — Это был не такой взгляд. Смотрел на меня так… как будто…
Она поёжилась, подняла глаза и сразу же их опустила.
— Пойдём отсюда…
Жидкий кислород
Не знаю, как долго я лежал в тёмной комнате, апатично уставившись на светящийся циферблат часов. Слушал собственное дыхание и чему-то удивлялся, оставаясь при этом совершенно равнодушным. Наверное, я просто страшно устал. Я повернулся на бок, кровать была странно широкой, мне чего-то недоставало. Я задержал дыхание и замер. Стало совершенно тихо. Не доносилось ни малейшего звука. Хари? Почему не слышно её дыхания? Начал шарить руками по постели: я был один.
«Хари!» — хотел я её позвать, но услышал шаги. Шёл кто-то большой и тяжёлый, как…
— Гибарян? — сказал я спокойно.
— Да, это я. Не зажигай свет.
— Но…
— Не нужно. Так будет лучше для нас обоих.
— Но ты умер!
— Это ничего. Ты ведь узнаёшь мой голос?
— Да. Зачем ты это сделал?
— Пришлось. Ты опоздал на четыре дня. Если бы ты прилетел раньше, может быть, это и не понадобилось бы. Но не упрекай себя. Мне не так уж плохо.
— Ты правда здесь?
— Ах, считаешь, что я снюсь тебе, как ты думал о Хари?
— Где она?
— Почему ты думаешь, что я знаю?
— Догадался.
— Держи это при себе. Предположим, я здесь вместо неё.
— Но я хочу, чтобы она тоже была.
— Это невозможно.
— Почему? Слушай, ты ведь знаешь, что в действительности это не ты, это только я.
— Нет. Это действительно я. Если бы ты хотел быть педантичным, мог бы сказать — это ещё один я. Но не будем тратить слов.
— Ты уйдёшь?
— Да.
— И тогда она вернётся?
— Тебе этого хочется? Кто она для тебя?
— Это моё дело.
— Ты ведь её боишься?
— Нет.
— И тебе противно…
— Чего ты от меня хочешь?..
— Ты должен жалеть себя, а не её. Ей всегда будет двадцать лет. Не притворяйся, что не знаешь этого!
Вдруг, совершенно неизвестно почему, я успокоился. И слушал его совсем хладнокровно. Мне показалось, что теперь он стоит ближе, в ногах кровати, но я по-прежнему ничего не видел в этом мраке.
— Чего ты хочешь? — спросил я тихо.
Мой тон как будто удивил его. С минуту он молчал.
— Сарториус убедил Снаута, что ты его обманул. Теперь они тебя обманут. Под видом монтажа рентгеновской аппаратуры они собирают аннигилятор поля.
— Где она? — спросил я.
— Разве ты не слышал, что я тебе сказал? Я предупредил тебя!
— Где она?
— Не знаю. Запомни: тебе понадобится оружие. Ты ни на кого не можешь рассчитывать.
— Могу рассчитывать на Хари.
Послышался слабый короткий звук. Он смеялся.
— Конечно, можешь. До какого-то предела. В конце концов, ты всегда можешь сделать то же, что и я.
— Ты не Гибарян.
— Да? А кто? Может быть, твой сон?
— Нет. Ты их кукла. Но сам об этом не знаешь.
— А откуда ты знаешь, кто ты?
Это меня озадачило. Я хотел встать, но не мог. Гибарян что-то говорил. Я не понимал слов, слышал только звук его голоса, отчаянно боролся со слабостью, ещё раз рванулся с огромным усилием… и проснулся. Я хватал воздух, как полузадушенная рыба. Было совсем тепло. Это сон. Кошмар. Сейчас… «дилемма, которую не могу разрешить. Мы преследуем самих себя. Политерия использует какой-то способ селективного усиления наших мыслей. Поиски мотивировки этого явления — и есть антропоморфизм! Там, где нет людей, нет также доступных человеку мотивов. Чтобы продолжать выполнение плана исследований, нужно либо уничтожить собственные мысли, либо их материальную реализацию. Первое не в наших силах. Второе слишком похоже на убийство…»
Я вслушивался в темноте в этот мерный далёкий голос, который узнал сразу же: говорил Гибарян. Я вытянул руки перед собой. Постель была пуста.
«Проснулся для следующего сна», — пришла мне в голову мысль.
— Гибарян?.. — окликнул я.
Голос оборвался сразу же на полуслове. Что-то тихонько щёлкнуло, и я почувствовал лёгкое дуновение.
— Ну что же ты, Гибарян? — проворчал я, зевая. — Так преследовать из одного сна в другой, знаешь…
Около меня что-то зашелестело.
— Гибарян! — повторил я громче.