Эдмунд Купер - Транзит
Затем, с неожиданно застенчивой улыбкой, она прикоснулась двумя вытянутыми пальцами к своему лбу. Потом дотронулась этими же пальцами до лба Авери. Повернувшись к Тому, она покосилась на обломки своего арбалета и вновь коснулась своего лба. К Тому прикасаться на стала. В следующий миг, опираясь на костыль, она уже захромала в сторону леса.
- Вот она и уходит, наша золотая женщина, - заметил Том. - Слегка потрепанная и с обильной пищей для размышлений. - Наклонившись, он поднял томагавк Авери. - Держи нашего защитника. Ладно. Доброе дело мы сегодня сделали... Надеюсь, тебе стало от этого лучше. Между прочим, я бы не особенно рассчитывал на ее извечную благодарность. Мне почему-то кажется, что у этих типов девичья память и устойчивые предрассудки. Судя по их поведению, они считают себя божьими избранниками.
У Авери не было ни малейшего желания спорить.
- Я хочу есть, - сказал он.
- И я тоже... Пошли в лагерь... Знаешь, что я тебе скажут Когда Мэри и Барбара узнают о том, что сегодня случилось, они не станут нас хвалить за галантность. Мы только что вернули в строй потенциального противника.
Но, как оказалось, в отношении Мэри и Барбары Том ошибался. Они обе, не сговариваясь, заявили, что независимо от того, что может произойти или произойдет в будущем, Авери и Том поступили единственно возможным образом. Для цивилизованных людей, разумеется. Инстинктивно они понимали, как это важно - сохранить цивилизованность в человеческих отношениях. Инстинктивно они чувствовали, что все стоящие того этические принципы можно в той или иной степени свести к древнему правилу:
Не делай другому того...
Этим вечером состоялось горячее обсуждение происшедшего инцидента: Авери, Барбара и Мэри против Тома. Под конец Том лишь угрюмо молчал.
Это его поведение очень удивляло Авери. Пусть Тому и не нравилась идея помощи золотой женщине (особенно учитывая, что она сделала все возможное, пытаясь их обоих прикончить). Но ведь он в итоге сделал для нее не меньше, если не больше, чем Авери. И еще один удивительный факт. Совсем недавно, когда другой (а может, и той же самой женщине) грозила опасность попасть в зубы крокодила, Том прямо-таки рвался придти ей на помощь.
Авери никак не мог понять, почему Том так изменился. Возможно, все дело в том, чему они стали свидетелями на берегу пруда. Там они наглядно убедились, что золотым людям пальца в рот не клади. Возможно тогда, что с логической точки зрения Том совершенно прав... особенно, если дело дойдет до конфликта между двумя группами.
Ведь тогда вступит в силу другой принцип - более древний, чем любые этические и моральные нормы. Принцип, известный как Выживание Сильнейшего...
18
По ему самому непонятной причине Авери вдруг стал одержим охотой к перемене мест. Ему до смерти хотелось все разведать, все увидеть... Началось это через несколько дней после того, как они с Томом повстречались у птичьего дерева с золотой женщиной. Поначалу Авери пытался делать вид, будто все в порядке. Но постепенно дни складывались в недели, напряжение росло, и настал час, когда он больше не мог сдерживаться. Он рвался свершить невозможное, исследовать все вокруг, отправиться во все стороны сразу, как можно больше узнать о мире, в котором очутился.
Его дразнили плывущие в небе луны и непривычные узоры звезд. Это ночью. А днем он с тоской глядел на манящий горизонт, где небо сливалось с морем, на бесконечный пляж, на заросли кустов и ряды причудливых деревьев. Он глядел и глядел, словно одним усилием воли мог заставить этот мир раскрыть свои тайны.
Это так просто - объяснить, почему он должен отправиться на разведку. Самому себе Авери говорил, что все они - и он, и Том, и Барбара, и Мэри, понемногу тонут в предательской трясине растительного образа жизни. Последнее время они стали слишком удовлетворены своей простой (и такой необыкновенно приятной) жизнью. Они оказались в необычной ситуации и с готовностью адаптировались к ней. Лагерь Два означал безопасность. Если они сейчас не предпримут сознательных усилий, чтобы побольше узнать об окружающем их мире, чтобы расширить пределы своих владений, то их песенка спета. Если они и дальше будут жить как сейчас, то через некоторое время до мелочей узнают тот клочок земли и отрезок пляжа, которыми пользуются. Все остальное, по контрасту, начнет казаться им опасным. Со временем могут даже возникнуть своего рода табу...
Как много есть доводов, говорящих о необходимости исследований и разведки! Прекрасные доводы, некоторые, можно сказать, даже драматические. И все равно это не более, чем доводы. Всего-навсего предлоги, а не причины. А причина в том, мрачно-признавался сам себе Авери, что ему до смерти надоела их райская жизнь. Любознательность и непоседливость, извечные спутники человечества, все еще шевелились в его, якобы цивилизованном сознании.
Авери ничего не говорил своим друзьям. Они, похоже, были вполне удовлетворены тем, что имели. За те несколько месяцев, что они четверо здесь провели, на их долю выпало достаточно приключений и опасностей. Вполне достаточно, чтобы испытывать удовольствие и даже гордость при мысли о том, чего они достигли. Уже то, что, им, четверым ранее незнакомым между собой людям, удалось создать дружный коллектив... это уже немало.
Авери так старался выбросить эти мысли из головы, что ни о чем другом и думать не мог. Он стал замкнутым, а когда все отправлялись купаться или просто нежились на пляже, в одиночестве бродил по лесу. Он всегда ходил вооруженным, хотя уже практически не боялся ни диких зверей, ни золотых людей. Он был уже совсем не тем слабым и больным Ричардом Авери, которого Они подобрали угрюмым холодным вечером на затерянной во времени и пространстве планете. Он стал подтянут, загорел, мускулист - вполне приличная машина (как он сам удовлетворенно отмечал) для охоты или боя. Он вышел победителем из схваток со многими животными, от которых раньше бросился бы бежать без оглядки. Он даже ранил, а потом и прикончил небольшого носорогоподобного (сперва оглушил его броском томагавка, а потом добил другим томагавком). Даже Тому пока что еще не удавалось справиться с носорогоподобным. Авери очень гордился своей победой.
В общем, прогулка по лесу в одиночку перестала казаться чем-то особенно опасным. Горько-сладкое чувство одиночества прельщало его все больше и больше.
Барбара знала о раздирающем его на части конфликте куда больше, чем Авери предполагал. Она ничего не говорила, когда он надолго исчезал в лесу, только пристально следила за изменениями его настроения и привычек. Она изо всех сил пыталась убедить себя, что все это - лишь проявление ностальгии, тоски по родному дому. Все они порой испытывали это чувство. Хотя и не так сильно, как можно было бы предполагать. Иногда им казалось, что нет такой цены, которую они не заплатили бы, лишь бы снова увидеть Лондон, услышать шум большого города. Но потом это ощущение исчезло. Они мысленно сравнивали свободу их новой жизни с бесчисленными ограничениями и разочарованиями старой. Тогда солнце делалось ярче, а море еще восхитительней.
