Грэхэм Мастертон - Пария
- Ну и как сегодня дела? - спросила она, ставя передо мной кофе.
- Неплохо. Я наконец-то продал этот корабельный телеграф, который Джейн терпеть не могла.
- Ох, ту штуковину, которую ты привез из Рокпорта, когда поехал на закупки один?
- Вот именно.
- Ну, на будущее не покупай таких вещей, - предупредила Лаура. Иначе дух Джейн начнет регулярно являться тебе.
Я невольно скривился. Лаура присмотрелась ко мне, склонив голову, и спросила:
- Не смешно? Извини. Я не хотела...
- Все в порядке, - уверил я ее. - Это не твоя вина.
- Мне действительно очень жаль, - повторила Лаура.
- Забудь об этом. Просто у меня плохое настроение.
Я допил кофе, оставил Лауре доллар чаевых и вышел на мороз. Проходя через рынок Грейнитхед, я думал, что охотнее всего сел бы в машину и ехал бы всю ночь на запад, подальше от Массачусетса, назад в Сент-Луис, а может, и еще дальше. Несмотря на непрестанный ветер, несмотря на близость океана, мне казалось, что Салем и Грейнитхед крайне малы, темны, стары и затхлы. На меня давила огромная тяжесть минувших лет, всех этих исторических зданий, давно умерших людей, таинственных случаев из прошлого. Тяжесть ложащихся слоями предубеждений, гнева и страдания.
Я поехал на юго-запад, до улицы Лафайет, а потом свернул в Салем, проехав мимо кладбища "Звезда Морей". День был исключительно солнечным, сильный свет отражался в окнах домов, в стеклах машин и яхт. Небо серебряной иглой прошивал самолет, совершая круг перед посадкой в аэропорту Биверли, в пяти милях отсюда.
Я доехал до улицы Чартер, напротив главного управления полиции свернул вправо, на улицу Либерти, и там запарковался. Потом я перешел на другую сторону, к Музею Пибоди, на площади Ист-Индиа.
Салем был отреставрирован так же, как и Грейнитхед, а недавно восстановленная чистенькая площадь Ист-Индиа была заново вымощена и украшена в центре фонтаном в форме китайской пагоды. С западной стороны площадь соединялась с длинным крытым торговым пассажем, где рядами стояли изысканные ювелирные магазины, обувные и антикварные лавки. Подлинное здание 1824 года, известное как "Ист-Индиа Марин Холл", в котором располагался Музей Пибоди, совершенно не подходило к этому окружению и торчало над площадью как мафусаиловых лет родственник, свежевыбритый, вычищенный и великолепно одетый на свадьбу пра-пра-пра-пра...-внука.
Я нашел Эдварда Уордвелла в отделе морской истории. Он сидел, развалившись, в обширной каюте яхты "Барка Клеопатры" 1816 года, читая руководство по плаванию с аквалангом. Я постучал в деревянную стенку и завопил:
- Есть кто живой?
- О, Джон, - сказал Эдвард, откладывая книгу. - Как раз о тебе я и думал. Освежаю в памяти сведения о нырянии для начинающих. Все идет к тому, что хорошая погода удержится до завтрашнего утра.
- Разве что боги бури услышат мои молитвы и смилостивятся надо мной.
- Тебе нечего бояться, - уверил меня Эдвард. - Честно говоря, во время ныряния очень важно не бояться, по крайней мере хотя бы совладать со страхом. Под водой боится каждый. Мы боимся задохнуться, боимся темноты, боимся запутаться в водорослях. Некоторые ныряльщики чувствуют страх даже перед подъемом. Но если сумеешь немного расслабиться, то можешь пережить великолепнейшие минуты.
- Гмм, - заговорил я, так и не убежденный.
- Тебе не о чем беспокоиться, - успокоил меня Эдвард. Он снял очки и заморгал. - Я буду с тобой все время.
- Когда ты заканчиваешь работу? - спросил я. - Мне нужно с тобой поговорить.
- Мы запираем в пять, но потом нужно немного прибраться. Это займет минут двадцать.
Я огляделся. За арочными окнами музея спускались сумерки. Близилась очередная ночь, время, когда мертвые из Грейнитхед могут посещать своих потерявших их близких. Время, когда снова могла появиться Джейн. Я собирался ночевать сегодня в Салеме, в мотеле "Под боярышником", но у меня совершенно не было уверенности, что призрак Джейн может являться мне только в моем доме.
- Пойдем что-нибудь выпьем, - предложил я. - Я собираюсь в "Корчму любимых девушек". Может, встретимся там около шести?
- У меня идея лучше, - ответил Эдвард. - Иди в пассаж и представься Джилли Кормик. Она ведет наш корабельный журнал и завтра плывет с нами, но вы прекрасно можете познакомиться и дожидаясь завтрашнего утра. Джилли управляет салоном под названием "Лен и кружева", вроде бы шестая с края лавка под арками. Я приду туда, как только закончу работу.
Я вышел из музея и прошел через площадь Ист-Индиа. Наступали сумерки, становилось все холоднее. Я энергично потирал руки, разогревая их. Меня миновала небольшая группа туристов. Одна из женщин громко сказала с носовым техасским выговором:
- Разве здесь не чудесно? Я прямо-таки чувствую атмосферу восемнадцатого века.
"Лен и кружева" оказались, элегантным и дорогим салоном, где продавали платья в стиле принцессы Дианы, с жабо, бантами, высокими воротниками и надувными рукавами. Черноволосая, плоская как доска девица направила меня вглубь салона, показывая за себя длинным кроваво-красным ногтем; там я и нашел Джилли Маккормик, которая как раз завязывала разноцветный, в веселых тонах пакет для какой-то пропахшей нафталином древней бостонской матроны в облезлой норке.
Джилли была высока, курчава, черноволоса; красивое лицо, слегка выдающиеся скулы. Одета она была в черно-серую юбку, доходящую до половины полных икр, и одну из льняных блузок собственного изготовления с кружевным жабо, которое тщетно пыталось скрыть ее пышные груди и тонкую талию. На ножках с высоким подъемом были маленькие черные туфельки на высоком каблуке. Туфельки Пифии, как называла их Джейн.
- Чем могу служить? - спросила она, когда бостонское ископаемое убрело из салона.
Я протянул руку.
- Меня зовут Джон Трентон. Эдвард Уордвелл просил меня зайти к вам и представиться. Кажется, завтра мы все вместе ныряем.
- О, здравствуй, - улыбнулась она. Ее глаза были цвета каштановых зерен, а на правой щеке была ямочка. Я пришел к выводу, что если придется нырять в таком обществе, то я наверняка стану энтузиастом подводного спорта. - Эдвард говорил мне, что ты купил вчера эту акварель с "Дэвидом Дарком", - сказал Джилли. - Он совсем забыл об аукционе. Он был здесь, помогал мне готовить выставку. Он был в такой ярости, когда вернулся, и сказал, что картину купил ты. "Что за медный лоб! - вопил он. - Я предложил ему триста долларов, а он сказал, что может одалживать картину музею".
- Эдвард очень дорожит своей теорией, касающейся "Дэвида Дарка", не так ли? - спросил я.
- У него сдвиг по фазе на этом, - улыбнулась Джилли. - Можешь ему так и сказать, Эдвард не обидится. Он сам признает, что у него сдвиг по фазе, и не только потому, что он на самом деле в это верит.
