Дмитрий Стрешнев - Профессор, поправьте очки!
– -Но вы всё равно посмотрите.
– -Посмотрю.
Чикильдеева ждала еще одна такая же стена, белая и неотзывчивая. Он снова стал стучать ключом, извлекая знакомый безрадостный звук.
– -Макарий…-шептал он, воодушевляя себя.-Триста сундуков…
Внезапно он почувствовал за спиной чужое негостеприимное биополе. Сева осторожно скосил глаза через плечо. Позади стоял молодой человек в неброском костюме и с висюлькой охранника на лацкане.
– -Что вы делаете?
– -Что, что… Ищу, где труба проходит.
– -Какая труба?
– -Триплексная,-наобум сморозил Сева.
Пока костюм переваривал информацию, Чикильдеев резво достучал до угла и бросился наутек, продолжая для конспирации бить ключом в стену.
Возле труб его ждал радостный профессор.
– -А я тут, кажется, догадался, как оно устроено!
Сева в ужасе посмотрел вокруг.
– -Это что?
На полу лежали загадочные гайки и сочленения.
– -А!-презрительно сказал профессор.-Топорная работа! Вы что – не знаете, как у нас всё делается? Навертели лишнего, мастера!
– -А вдруг хозяева обидятся?-опасливо возразил Сева.
– -Бросьте! Смотрите!-профессор на удивление ловко повернул красную рукоятку крана.
После этого жеста несколько секунд сохранялся полный штиль. Потом труба заныла, а один из соединительных шлангов мелко задрожал.
В этот момент в отсек вошел работяга с непропеченным лицом. Сначала его взгляд уперся в детали на полу, а потом, выпучив глаза, он окинул всю панораму и дико закричал:
– -Ты что, пингвин, с ума сбалдел?
– -На века!-гордо сказал профессор и постучал гаечным ключом по ближайшей муфте.
Послышалось что-то вроде "тр-р-р" – и в тон профессорской браваде с веселым свистом и шипением в лицо вошедшему грянула струя воды, разбиваясь об него в мелкий бисер.
Сева схватил одной рукой профессора, другой – всхлипнувший ящик с инструментами и, роняя какие-то железки, бросился прочь.
К счастью, головокружение от успехов у Потапова быстро прошло, и скоро он уже сам бойко бежал вслед за Севой, удаляясь от страшных криков позади.
22.
Когда утром следующего дня часов около восьми капризное московское солнце презрительно глянуло из-за облаков на жителей великого города, то в известном нам доме оно могло наблюдать следующую картину:
В кресле под псевдокитайским торшером, бессильно уронив голову на грудь, полулежал профессор Потапов. Сева Чикильдеев нижней половиной тела опирался на стул, а верхней частью лежал на круглом профессорском столе.
Ветер, залетающий время от времени в приоткрытое окно, понемногу сбрасывал бумажные клочки на пол. Их назойливое шуршание в конце концов привело к тому, что севины веки дрогнули и приоткрылись. Увидев то, что находилось у него перед глазами, Чикильдеев сморщился как от сильной боли и с тоской произнес:
– -Подумать только, из-за этого мусора мы рисковали жизнью!
Для тех, кто менее догадлив, скороговоркой поясню, что, вернувшись с прогулки под землю, Сева с профессором всю ночь с лихорадочным энтузиазмом исследовали добычу, захваченную в тазу у прораба Фуфаева, пытаясь из уцелевших закорючек и буковок вытянуть ниточку, ведущую к либерее. Они задремали под утро, сломленные горькой догадкой, что последняя надежда потеряна.
Сева поднял нетвердо держащуюся на шее голову, взял со стола ближайший листок с загнувшимся краем и с ненавистью прочитал:
– -"Фрагмент номер 16". Уцелевший текст: "арти… зов… кв.м. … нх… 7 авг…". И что это могло бы означать, маэстро?
Севин вопрос был обращен либо к самому себе, либо к Потапову, поскольку других маэстро в комнате не было.
Профессор пошевелился и, продолжая ночной марафон, тусклым голосом послушно проговорил из забытья:
– -"Нх" – редкое сочетание в русском языке. В данном случае возможно является частью слова "фенхель" – разновидность укропа – или “оксиринх” – нильский окунь.
– -Прекрасно!-восхитился Чикильдеев.-Какая находка! А главное: сколько света сразу в наш темный подвал!
Он засмеялся оперным смехом.
– -Всё! Слава Богу, конец наваждению! Фараоны! Аристотели! Каллимахи-Мономахи!
От всего этого шума профессор окончательно проснулся, открыл глаза и в бессильном изумлении смотрел, как Чикильдеев подбрасывает в воздух обгорелые бумажки, совсем недавно бывшие такими ценными, что их хранили в специальной коробке из под печенья Danish Windmill.
– -Не понимаю, чему вы радуетесь,-горько произнес он наконец.
– -Чему я радуюсь! Чему я радуюсь! Тому, что эти вот бумажки больше не командуют моей жизнью!-запел Сева на несуществующий мотив.
При этом, схватив полную горсть клочков, он размахивал ими перед лицом Потапова. Потом, подбросив их в воздух, напустился на другие.
– -И эти вот!.. И эти!..
Обессилевший после ночи интеллектуального мазохизма Потапов только морщился и щурился.
Внезапно выкрики прекратились. Сева задумчивым взглядом петуха, интересующегося навозной кучей, разглядывал что-то на столе, а потом уже совсем другой Чикильдеев сказал треснувшим голосом:
– -Интересное кино!..
Профессор с большим трудом оторвался от кресла, чтобы взглянуть на кино.
– -Как же мы раньше не заметили!-строго сказал ему Сева.-Смотрите: два клочка обгорели совершенно одинаково! Что это значит? А?
– -Лежали рядом,-предположил Потапов.
– -Нет, профессор! Это был один лист, сложенный вдвое! Бумажка-то – везде одного качества, так глаз и колет!
– -Я думал, вы что-то новое обнаружили,-разочарованно сказал Потапов.-Всё это мы уже разглядывали.
– -Разглядывали отдельно. А теперь соединим и посмотрим – не получится ли критическая масса?
– -Валяйте,-без особого энтузиазма сказал профессор.-Только смотрите, чтобы вас не прибило информационным взрывом.
– -Просто удивительно, что передовой ученый не возражает против эксперимента!-саркастически заметил Сева.-Итак, что мы имеем на первой половине?..-он посмотрел обгорелый бумажный серпик:
*******(изображение отсутствует)*******
затем – на нацарапанный карандашиком номер.-Фрагмент номер 20… Где итог наших напряженных раздумий? Где наши записи по номеру 20?
Профессор покосился на усеянный бумагой пол и не отказал себе в удовольствии пошутить:
– -Вы отправили их в архив.
После чего оба они опустились на четвереньки и долгое время ползали, обнюхивая каждый листок. Когда записи нашлись, Сева зачитал:
– -“Одно из предположений: линия с точкой обозначает станцию метро, а буквы "ая" являются последними в ее названии. В Москве имеется восемьдесят девять станций метро, оканчивающихся на "ая", в том числе восемь – в пределах Бульварного кольца и в Замоскворечье.”
