Евгений Панаско - Десант из прошлого
В доме стояла тишина.
Я по возможности бесшумно встал, отступил к стене и стал осторожно подниматься по лестнице на второй этаж. Внизу, я знал, была библиотека, гостиная, кухня. Наверху – спальня и рабочий кабинет.
Свет горел в кабинете.
Я подошел к стеклянной двустворчатой двери. Револьвер – черный, громадный револьверище, единственная моя надежда, спасение совести, моя же собственная гибель – твердо лежал в руке, когда я рывком распахнул дверь.
Нет, никто не стрелял в инспектора.
Человек, сидевший за столом, поднял опущенную на руки голову и исподлобья взглянул на меня.
– При малейшем движении стреляю, – произнес я каким-то чужим, механическим голосом.
– Вот как? А зачем? – поинтересовался человек, не меняя позы.
Он был смугл, черноволос и чернобров, и глаза у него тоже были черные, а лицо было не то старым (но старым он быть не мог), не то смертельно усталым. Мосластые длинные руки со сцепленными пальцами тяжело лежали на столе.
– Ваше имя – быстро! – гаркнул я. Во мне возникло и стремительно крепло ощущение, что я делаю что-то не то.
– Мое имя? Какое? – скучно спросил черноволосый.
– Вы не Костас Георгиадис… Подлинное имя!
– Да, я не Георгиадис, – согласился он. – Хотя и Костас – так меня тоже называли… друзья… Ну – Гриднев моя фамилия. Что дальше?
Пол вдруг провалился подо мной, качнулись стены, и вдруг я понял, что весь, с головы до ног, совершенно мокрый. И кто-то там, внутри черепной коробки, кто-то маленький, заспанный, в шлепанцах и ночном колпачке, зевая, приотворил какую-то дверку, в темных шкафах памяти, выдвинул какой-то ящичек, и я четко и ясно вспомнил: номер коттеджа назвал Цветан Димчев, когда рассказывал мне о темпонавте, проведшем два с лишним года в фантомате, – о Константине Гридневе…
– Что дальше, я спрашиваю? – все так же скучно повторил черноволосый и вдруг невероятно быстро скользящим движением просунулся под стол ногами вперед, вымахнул из-под него с моей стороны и как-то очень спокойно вывернул револьвер из моих рук.
Он бросил его, уже поставленный на предохранитель, на стоящий сбоку диван, рухнул в него сам, заломил руки за головой, сцепив пальцы, и несколько более оживленным тоном, чуть запыхавшись, предложил:
– Присаживайтесь… Чего стоя разговаривать-то?
Я одеревенело шагнул к дивану и сел.
– Ну? – подтолкнул он меня.
И я все ему рассказал.
* * *Бреясь, я угрюмо вглядывался в свое изображение и размышлял, может ли отражающийся в зеркале субъект считать свое первое инспекторское дело успешно завершенным, если за незаконное нахождение на спецтерритории и особо – за незаконный пронос огнестрельного оружия с использованием служебного положения и приобщенных вещественных доказательств инспектору Сбитневу объявлено предупреждение о неполном служебном соответствии. И негатив этим не заканчивался, ему, инспектору Сбитневу, придется еще соорудить новое, шестое по счету и наиболее полное по объему объяснение произведенных им, инспектором Сбитневым, действий на заключительной стадии расследования дела о пропаже книги «Десант из прошлого». На этот раз – для специальной подкомиссии под тем же названием, созданной при ООН и занимающейся сейчас, не спеша и обстоятельно, выяснением всех подробностей и деталей неудавшегося побега в прошлое группы Гонсалеса.
С другой стороны, мог ли субъект с намыленной физиономией (в прямом смысле) и намыленной шеей (в переносном) считать свое первое дело проваленным, если именно по итогам его сумбурной – и это придется отметить! – деятельности он получил первую в своей жизни международную награду и, как этот ни странно, некоторую известность в прессе и на телевидении? Впрочем, с известностью дело двоякое, однако награда есть награда, вручал ее сам Генеральный секретарь ООН, и пусть среди всех награжденных участников операции «Контрпутч» его медаль была самой скромной, все-таки это медаль.
Так успех или провал?
…Константин Гриднев уже ушел в прошлое – на этот раз по-настоящему, попав в новую, «свою» вселенную, – ушел, воспользовавшись утвержденным правом использовать первый же запуск после своего выхода из фантомата. Отсрочив этим запуск Костаса Георгиадиса, он дал возможность проверить версию внедрения Гонсалеса в отряд темпонавтов. Георгиадис оказался вне подозрений. Гонсалеса нашли. Но – без инспектора Сбитнева.
Успех или провал?
Библиотекарь ИАВ Танечка, сыгравшая решающую роль в опознании Гонсалеса, согласилась на пробный брак с инспектором Сбитневым – из жалости?
Психоник Марк Ользевский, приговоренный к трем месяцам заключения, попросил свидания со Сбитневым, извинился перед ним за то, что посчитал его полицейской сукой, но тут же наговорил множество других гадких вещей и напоследок заявил, что желал бы более никогда не видеться со своим бывшим сокурсником. Из зависти?
Ассистент режиссера К. П. Умберто Лаччини, бывший распространитель наркотиков, продолжает называть Сбитнева шефом. Из уважения?
Коллеги по работе похлопывают Сбитнева по плечу, называют молодцом, но тут же призывают держаться, не падать духом. Из дружеского участия?
Шеф, вылив ушат презрения и активно поддержавший решение о вынесении предупреждения о неполном служебном соответствии, поручил новое, достаточно сложное и интересное дело, хотя и традиционное, если сравнивать его с «Десантом из прошлого». Из доверия? Или из желания окончательно потопить Сбитнева?
При акте утопления, мрачно думал я, добривая подбородок, ооновская медаль на шее послужит камнем.
Одним словом, размышления были непростыми, настроение тоже. Кроме всего прочего, меня весьма и весьма волновал, предстоящий пробный брак. Первый в моей жизни, между прочим.
…Я писал экспликацию, готовясь к началу нового дела, когда позвонили снизу: встречи со мной добивался профессор Л. Г. Компотов.
И он вошел: худой, длинный, с грушевидной головой, вставной челюстью, вошел вместе со своей занудностью и профессорской тупостью. Я не знал, право, чего ожидать от этого визита.
– Вы помните, как, отъезжая от моего дома – весьма поспешно, должен я заметить! – вы произнесли два слова в мой адрес, и достаточно громко, чтобы я мог их расслышать? – вопросил меня профессор.
– Помню, – признался я угрюмо. Что ж он теперь, подумал я, вызовет меня на дуэль, как было принято в прошлом веке? Впрочем, это было принято, кажется, не в прошлом, а в позапрошлом веке. В прошлом, кажется, в основном писали доносы. Ну, тогда подаст на меня жалобу. Или потребует официальных извинений. Жалко, что ли? Официально извинюсь.
– Разрешите в связи с этим принести вам огромную благодарность. Спасибо! – продолжал профессор Компотов и приятно улыбнулся, жутко скривив лицо.
