В. Бирюк - Пристрелочник
Оп-па… А это… Это Домна встала. Всё, абзац. В смысле — конец сомнениям. Если во Всеволжске будет стоять Домна, вот так — уперев руки в боки — Всеволжску — быть. Все будут накормлены, напоены, умыты, воспитаны, уши надраны и спать положены.
— И чего тут делать? За тыщу вёрст притащились, а здеся ничего нет. А с кузни сорвали. А тута только гора эта. Глупая.
— Прокуеще, ты опять злобствуешь? Это не гора глупая, это ты… не сообразил ещё. Ты жидкое железо видел?
— Чего?! Да ну… Не… Так не бывает же ж! Вооще!
— Ой, Прокуёвина железячная, ты столько со мной рядом живёшь, а не запомнил. У меня много чего случается, чего «вообще» — не бывает. Вот эта глупая гора нам и поможет. Такое чудо чудное сделать.
Чисто для знатоков: человечество выплавляет железо 4–5 тысяч лет, со времён шумеров и древних египтян. А вот жидкое, свободно текущее расплавленное железо металлурги увидели только во второй половине 19 века. До тех пор — «ляпали». Технически чистое железо довольно тугоплавкий материал — 1529 градусов. Температура горения древесного угля в сыродутной печи — около 1300–1350. Так что, «струиться» — не должно. Но есть варианты.
Пока Прокуй с раскрытым ртом рассматривал береговой обрыв Дятловых гор, пытаясь сообразить — откуда здесь железо ручьём течь будет, я добрался до Якова.
— Здрав будь, Яков. Поздорову ли дошли?
— И ты здрав будь. Боярич. Или тебя воеводой звать надобно?
— Да хоть горшком! (Я обнял его, потряс. Уже могу обхватить и приподнять.) Как там дед?
— Ну ты и поздоровел. Совсем уже… почти. Аким Янович велел кланяться…
— Яша! Не тяни!
— Хрм… Мда. Меня так, кроме Акима, никто не называет. И правда — вырос. Ну-ну… Вели майно разгрузить да людей устроить. Поговорим ещё.
Дальше на меня обрушилась куча забот. Радостных и очень радостных. Каждая вещь, вытащенная с дощаников или лодок, вызывала вопли радости у старожилов. И гордость — у прибывших.
Подарки. Дары. Выигрыш в лотерее, которая называется жизнь. «Не важна цена — важно внимание» — таки да. Но если ещё и цена: «нету и взять негде»… Хорошо делать подарки нищим. Как мы сейчас. По Жванецкому: «счастливы от ерунды».
Потом поток подарков закончился, и стали возникать вопросы:
— А того не привезли…? А этот не приехал…?
Радость новосёлов тоже начала несколько… стихать. При виде нашего житья-бытья. Люди-то в Пердуновке привыкли уже к хорошему. А у меня тут…
Как обустраивает своё жильё строительная артель из молодых парней и воинов-инвалидов на пустом месте во враждебном окружении?
Короче: занавесок на окнах нет. Поскольку нет окон. Для которых нет стен домов. Не построили ещё.
Домна посмотрела наше костровое место, поковыряла пальцем рыбку… выразилась коротко:
— Сегодня — переживём. Завтра построишь поварню. Нормальную. И — баню. Нормальную. И… и всё остальное.
И, обернувшись к кучке новоприбывших, уточнила:
— Жрать — позову. Идите.
Все, ставшие привычными нам уже неустроенности, мелочи, с которыми мы как-то смирились — вылезли наружу. Могли стать возможными поводами для конфликтов. Но общая эйфория, стремление старожилов услужить, помочь, посоветовать новосёлам, как и радость новеньких от завершения их путешествия — сглаживали проблемы.
— А где здесь у вас… м-м-м… ну… отхожее место?
— Для девочек? — Сща сделаем!
На Стрелке никогда не было больше 8 десятков жильцов. А тут больше полутора сотен только новых. Просто положить — негде! Старожилы, одним — галантно, другим — по-товарищески уступили свои шалаши. Но там для свежего человека… Хоть бы лапник переменить.
Хорошо — пока тепло. Часть разбрелась по лескам, часть в лодках заночевала.
К сумеркам развели костры, устроили… общий ужин. На пир боярский… не тянет — не с чего. Но с плясками, песнями, музыкой…
Первый раз слышу на Стрелке женское хоровое пение. Хорошо-то как! А как они по голосам расходятся!
Только бы мои здешние — женщин обижать не вздумали! От отвычки — совсем забыли, что с бабами нужно сперва разговаривать. И с моими пришлыми — не передрались. Хотя почти все друг друга давно знают, но молодёжь растёт быстро — могут попытаться и переиграть статусы…
Тут пришла Гапа и вытащила меня из-за стола:
— Пойдём, господине, всех сказов не переслушаешь.
— А куда?
— А в реку. Купаться. А я тебе дрючок привезла. Ну, твой, берёзовый.
Офигеть! Не забыла. Ведь просто палочка! А она… озаботилась, за тыщу вёрст притащила.
Конечно, приличная воспитанная русская женщина не должна прерывать мужской беседы. Тем более, что мы ж… об важном, об делах… Но я сбежал из-за стола сразу. С женщиной. С двумя: дорогой к нам Трифа присоединилась. С ворохом одеял. И мы залезли в Волгу. Где-то в тех местах, где я для Боголюбского наложницу сыскал. А вода… как парное молоко. И у меня в руках две обнажённых, ласковых, жарких…
Мужчины, после длительного воздержания, бывают… чересчур быстрыми.
«В постели ты великолепен,
все две минуты просто бог».
Я как-то… смутился. Но Гапа сразу сказала:
— Не надейся — не отделаешься. Всё только начинается.
А Трифена, благочинно, не поднимая глаз, уточнила:
— Ибо сказано: господь не посылает человеку креста, который он снести не может. Мы с Гапой сейчас тут крестом ляжем. На тебе.
Как давно известно:
«На мужика не нужен нож.
Ему немножечко помнёшь.
И делай с ним что хошь».
А уж когда «хоши» совпадают у всех…
Последние тёплые ночи. Звёзды — по кулаку каждая. Чуть слышный шелест волжской воды на песке. Две жаждущие, страстные, искусные женщины… то весело хихикающие, то выразительно молчащие, то томно стонущие. Играющие то между собой, то со мной. Ласкающие и дразнящие. Знающие меня… каждую клеточку, каждое моё дыхание… Нежные. Мягкие. Податливые. И вдруг набрасывающиеся подобно разъярённым тигрицам. Рычащие и кусающие. Утомлённые, упавшие, задрёмывающие у меня на груди, на животе, плечах, на руках… И снова потихоньку заводящие и заводящиеся. Меня, себя, друг друга… Не оторваться. Ни на минуту. Вздохнул — и снова в поцелуй. В два. В два потока ласки… прикосновения, дыхания…
— Ваня, ты извини. Что мы такие… ненасытные. Ты ж уехал, а мы-то… одни остались. У тебя тут хоть Любава была… Расскажи. Как она… Как её…
Суть-то они знают — я в письме к Акиму писал. А вот подробности… Заново — горечь потери. Заново — свой стыд. Не предусмотрел, не защитил… Заново — ощущение необратимости. Чуть-чуть бы иначе… Бы… Поздно.
