Кир Булычев - Старый год
Должно же хоть раз повезти! И если бы Егор не вертел глазами, не искал средство передвижения, он бы никогда не заметил обыкновенного велосипеда, прислоненного к стене вокзала возле главного входа. Не такого старомодного, как у велосипедистов, а самого обычного.
Будто кто-то нарочно оставил его для Егора.
Но как только Егор уселся в седло, обнаружилось, что добрый человек, оставивший велосипед, совсем и не думал о благе Егора. У велосипеда была спущена задняя шина и руль болтался так, словно норовил выскочить из крепления. От этого Егора нещадно подбрасывало в седле, и через полкилометра он признал свое поражение, положил проклятую машину на асфальт и попытался побежать вдоль реки. Метров через сто Егор начал задыхаться, и пришлось перейти на шаг.
Что же это получается? Неужели его кровь уже начала перерождаться и его легкие требуют покоя и безделья?
Егор заставил себя побежать снова. Он все ждал второго дыхания, но оно не приходило.
А бежать еще было далеко – мост Окружной железной дороги казался сложенным из спичек, дорога ныряла под арку моста и уходила вверх, в гору. От моста Егору надо было бежать левее, вдоль реки.
Егор все чаще переходил на шаг, ноги болели, и он заставлял себя торопиться только потому, что всей шкурой чуял: если он не придет вовремя, с Люськой случится что-то нехорошее.
У железнодорожного моста стояло здание архива. К стене был пришпилен лист картона. На листе картона было написано фломастером: «Не беспокоить. У нас ночь!»
Егор решил потерять минутку, чтобы понять, чей же сон оберегала надпись.
Он заглянул в дверь архива. В глубине небольшого холла стояли три кушетки. На кушетках лежали люди с закрытыми глазами.
«Странно, – подумал Егор. – Мне же все говорили, что здесь люди не спят. Да и мне не хочется, хотя наверняка я здесь уже не меньше суток. Так подсказывают мне внутренние часы».
– Вы спите? – спросил Егор.
Никто не открыл глаз. Но ближний к нему человек сказал:
– Конечно, мы спим.
– Извините.
– А почему вы не спите? – спросил человек на кушетке, не открывая глаз.
– Мне не хочется, – сказал Егор.
– Уходи отсюда, – сказал второй спящий. – Еще не хватало, чтобы нас сторож подслушал. Жить-то всем хочется.
Егор пошел прочь.
Бежать уже не было сил.
К счастью, встреча со сторожем-велосипедистом случилась только перед мостом – Егору было куда бежать.
Велосипедист, видно, не знал о том, что Егор новенький.
Он нагнал его и медленно поехал рядом, виляя большим передним колесом так, чтобы не терять равновесия.
– Ты куда идешь? – спросил он. – Порядка не знаешь?
– Знаю, – уверенно сказал Егор.
– Сейчас у нас что?
– Первое января! – сказал Егор.
– Плевал я на январь! – рассердился велосипедист. – Ты почему не спишь?
– Не хочется.
– Я тебе покажу – не хочется! Все спят, а ему, видите ли, не хочется! Где проживаешь?
– У Метромоста, – признался Егор.
– И так далеко ходишь? Зачем ходишь? С кем дружишь?
– Я гуляю, – сказал Егор. Он чувствовал угрозу, исходившую от велосипедиста. Видно, грех, совершенный Егором, был значителен и непростителен в глазах велосипедиста.
– Иди передо мной! – приказал велосипедист.
– Куда?
– Сам знаешь куда!
И тогда Егор решил не испытывать судьбу – он кинулся бежать по откосу вдоль железнодорожной насыпи, забирая все выше.
– Стой, стреляю!
Егор мчался – откуда только силы взялись! Он забрался на крутизну, перемахнул через рельсы и лег, прижавшись к земле. Затем чуть-чуть приподнял голову, пытаясь разглядеть, чем занимается велосипедист.
Тот покатил под мост, чтобы встретить нарушителя по ту сторону. Затем остановил машину посреди мостовой и старался сообразить, где же нарушитель. Продолжалось это минуты три, затем велосипедист плюнул и громко крикнул:
– Я до тебя доберусь!
Погрозил кулаком и, нажимая на педали, направился вверх по Мосфильмовской.
До бытовки Егор добрался меньше чем через полчаса. Как он и опасался, возле бытовки никого не было видно.
И все же Егора охватило странное чувство возвращения домой.
Он подошел совсем близко, когда дверь отворилась и на верхней ступеньке показался Партизан. Он был в милицейской фуражке и в распахнутом кителе, который был ему велик, в трусах и сапогах на босу ногу.
Партизан потянулся, зевнул, похлопал ладошкой по зевающему рту, сказал:
– Не скрывайся, я же тебя вижу, за сухим деревом стоишь, выглядываешь, нет ли опасности. Выходи, чай пить будем.
Егор с облегчением вышел на открытое место. Карлик был ему симпатичен.
– Как Пыркин? – спросил он, хотя собирался сразу задать вопрос о Люське.
– Пыркин выздоравливает и велит тебе кланяться, – раздался голос из бытовки.
– А скажите...
– Не видели, не знаем, – быстро ответил Партизан.
– Ладно, скажи! – крикнул изнутри Пыркин.
– Ты же знаешь – не велели. Только знаю, что никто не проезжал.
– Люську в Музыкальный театр повезли, – сообщил Пыркин.
Он вылез к дверям, пальто накинуто на плечи, оранжевая рубашка в рыжих пятнах от высохшей крови. Пыркин был еще слаб.
– Ты куда? – прикрикнул на него Партизан.
– Они Соньку с идиотом взяли, – сказал Пыркин. – Значит, на связь.
– А тебе, мальчик, там опасно, – сказал Партизан.
– Жулик! – крикнул Пыркин. – Жулик, дружок, проводи Егорку.
Жулик выскочил из дома, радостно махая хвостом. Узнал Егора.
– Они сейчас, может, спят, – сказал вдруг Партизан, смирившийся с мыслью, что Егор пойдет, куда не положено. – Ублюдки эти, призраки, тоже спят. Только я не проверял.
– Тогда скорей, – велел Пыркин Егору. – А то опоздаешь.
Егор не стал расспрашивать их о том, что им известно. Некогда.
– Побежали, Жулик, – сказал он.
Призраков они с Жуликом увидели уже наверху, когда выбежали на асфальт, на открытое место у туннеля.
Призраки заспешили к ним, засуетились, но опоздали.
Егор бежал к Музыкальному театру, такому скучному без зелени, без деревьев вокруг.
Жулик несся рядом, подпрыгивал, ему было весело.
Перед театром стояла телега, запряженная велосипедистами в касках. Егор заметил их издали и взял в сторону, чтобы подобраться сзади.
Там он отыскал разбитое окно и влез в него. Жулик прыгнул следом.
В театре было пусто, но Егор знал, что пустота эта кажущаяся. Иначе зачем велосипедистам дежурить у входа.
Егор медленно шел по театру, в котором оказалось бесконечно много комнат, залов, коридоров и прочих помещений, порой заваленных барахлом, порой пустых.
И в какой-то, может сотой по счету, комнате услышал, как невнятно талдычат голоса.
