Кир Булычев - Старый год
Еще через пять минут Егор оказался у двери в коридор, слабо освещенный из небольших окошек. По коридору двигалась странная для непривычного глаза процессия.
Впереди ехала инвалидная коляска. В ней сидел, свесив набок большую голову, больной юноша. Коляску толкала перед собой девушка Соня, встреченная Егором на набережной. Рядом шагали Вильгельм Кюхельбекер и убийца Пушкина Дантес. Дантес вел за руку Люську, и, видно, держал ее крепко, чтобы не убежала.
Девушка толкала коляску неуверенно, порой останавливалась, прислушивалась. Идиот что-то бормотал, дергал головой, поднимал руку, ронял ее снова.
Зачем эта парочка?
Жулик кинулся было вперед, но Егор так строго прошептал, чтобы песик молчал, что тот испугался и поджал хвост.
Остановившись ненадолго, будто вслушиваясь в неслышные прочим звуки, девушка решительно повернула направо.
Остальные поспешили следом.
Егор увидел, что они уперлись в невысокую лестницу – несколько ступенек. Кюхельбекер помог девушке поднять коляску. Это было нелегко. Дантес совершал движения руками, но без пользы.
Наконец они оказались за кулисами. Сверху рядами спускались пыльные занавесы и задники, декорации были свалены между ними. Коляска двигалась зигзагами.
– Скоро, – сказала вдруг девушка сонным голосом. Она была в трансе. – Скоро придем.
Идиот начал кивать головой и вдруг испустил визгливый звук, будто заверещал свисток.
– Здесь! – сказала Соня.
– Где? – спросил Кюхельбекер. – Покажи.
Девушка оставила коляску на месте, а сама стала раздирать ногтями серый занавес с изображенным на нем гигантским пылающим камином.
Она продрала занавес – послышался глухой треск.
– Иди! – крикнула она. – Иди!
Дантес толкнул Люську.
– Иди! – приказал он.
– Нет! – закричала Люська. – Я не пойду. Вы обещали, что Егор тоже здесь будет.
– Девочка, – мягко произнес Кюхельбекер, – я же сказал – Егор обязательно присоединится к тебе. Как только мы его отыщем. А мы его обязательно отыщем. Но ждать нельзя, нельзя ждать. Отверстие появляется редко. Может быть, в следующий раз это случится через месяц.
Она скорее почувствовала его присутствие, хоть и не увидела.
Егор выбежал из тени. Он задел какую-то декорацию, облаком поднялась едкая пыль. Кюхельбекер зашелся в кашле. Первым опомнился Дантес.
– Нельзя! – рявкнул он. – Опасно! Не положено!
– Я никуда без него не пойду! – кричала Люська.
Кюхельбекер кашлял и махал рукой, пытаясь добиться внимания. Но никто на него даже не глядел.
Идиот начал плакать.
Девушка хотела увезти его, но откуда-то выскочил доктор Леонид Моисеевич. Почему Егор раньше не видел его? Доктор преградил путь инвалидной коляске.
– Подождите! – закричал он. – Мальчик тоже полетит?
Егор не знал в тот момент, куда должна полететь Люська. Почему-то он решил, что ее отправляют в другое место того же мира без времени.
Егор стоял, время бежало, доктор Леонид Моисеевич кричал, чтобы Егор шел к занавесу.
– Стойте! – закричал Кюхельбекер.
Он возвышался неподвижно, как статуя Командора. Он имел право приказывать.
– Людмила, – спросил он. – Ты помнишь, какую клятву ты дала?
– Да, но только если Егор будет со мною. – Люська стояла, расставив тонкие ноги, выпятив маленький круглый подбородок.
– Егор, – объявил Кюхельбекер, – мы выполняем волю императора. Люсю отправляют в прежний мир для того, чтобы она там выросла и стала императорской невестой. Тебя мы не нашли и потому были вынуждены отправить ее без тебя.
– Значит, дорога домой есть? И вы всегда это знали! – закричал Егор.
– Не перебивай. Люся уходит в ваш мир на шесть лет. Потом она вернется. Ты тоже можешь вернуться.
Ненормальный юноша заверещал.
– Сеанс заканчивается, – сказала Соня. – Сеанс заканчивается...
– Егор, – приказал Кюхельбекер. – Обними Людмилу. Быстро!
– Быстро! – повторил доктор. – Я не могу больше его удерживать...
Егор успел бросить взгляд в ту сторону и заметил, как Леонид Моисеевич отступает перед надвигающейся на него коляской с идиотом.
Егор схватил Люську. Люська была горячая и вся дрожала.
Черное пятно на занавесе вибрировало. Вот оно начало уменьшаться.
– Шагай! Прыгай! – кричали сразу доктор и Кюхельбекер.
Егор понял, что надо подчиниться.
Держа на руках Люську, которая обхватила руками его шею, Егор шагнул вперед.
И ничего не изменилось.
Он стоял перед занавесом в плохо освещенных кулисах.
Но вокруг не было никого из жителей мира без времени.
Егор опустил Люську на пол.
Люська первой догадалась, что все получилось как надо.
– Послушай, – сказала она.
– Я ничего не слышу.
– Тогда пошли, раз ты такой несообразительный.
Она потащила Егора за руку прочь из-за кулис, мимо рабочих, которые несли фанерную речку, мимо электрика, который копался в распределительном щите. Они дошли до девушки, которая стояла лицом к зеркалу в коридоре и старательно пела гамму.
– Простите, – спросила Люська, – какое сегодня число?
– Сегодня? Второе января. А может, третье. Я всегда числа путаю. Это так несущественно.
– Ой, – сообразил Егор. – Мы вернулись.
– Вот теперь все и начинается, – вздохнула Люська.
Часть II
ГАРИК ГАГАРИН
Последний сеанс закончился около шести. Мы все проголодались и устали. Егору пришлось хуже всех, но он храбрился. Когда тебе двадцать два и ты кончаешь университет, простительно храбриться в компании людей, ненамного старше тебя, но облеченных правом тебя допрашивать. Больше Егору идти было некуда. Так что для своего спасения Егор избрал позицию участника эксперимента. Не кролика, не свидетеля, а участника. Сотрудника. Для него важнее было место в нашей стае, чем своя роль в событии. Кажется, все мы, кроме Добряка, это понимали и по мере сил Егору подыгрывали. Саша был нетактичен, и Егору ничего не оставалось, как мысленно перевести его на положение прислуги. Тогда можно Добряка игнорировать. Что Егор и делал.
– Все? – спросила Тамара, стараясь услышать от Калерии Петровны, нашего завлаба, отрицательный ответ.
– На сегодня все, – ответила Калерия. – Егор, ты свободен. Я тебе позвоню завтра во второй половине дня. А мы с Гариком останемся поговорим, хорошо?
Я побаивался, что Калерия вызовет для консультации Максима Мирского или еще кого-то из институтских гениев. Мне польстило, что Калерия готова обойтись моей помощью.
Егор попрощался, стоя у кресла, в котором он провел столько часов. Он был и без того тощим, костлявым, а сегодня еще и выглядел изможденным.
– Постригся бы, – в десятый раз напомнила ему Тамара. – Мужик, а с косичкой. И серьга в ухе.
