Андрей Лазарчук - Посмотри в глаза чудовищ
Тем временем в ходах, прорытых Ассартом, встретились Сор и Дево. Они не могли выйти под небо, потому что глина залепила все выходы, а Ассарт не желал слушаться их. И тогда они решили помириться и вдвоем что-нибудь такое сделать, чтобы обидеть Бога. Они долго думали и наконец совокупились и отложили десять тысяч яиц, из которых стали выходить звери, похожие на людей. Только головы и лица их были черные. Они стали копать глину и выходить на поверхность, и дождь не отмывал черноту с их лиц. Поэтому Цаганы различали их и убивали. И тогда хитрый колдовской зверь Сор сделал так, что люди стали видеть все черное белым, а белое черным. И люди перестали понимать, где перед ними люди, а где подземные звери, и убили много своих мужчин: Люди-звери занимали их дома и брали себе женщин и лошадей. Тогда опять пришел Цаган к Богу и попросил помощи. Но Бог разозлился на него и прогнал, потому что звери-люди лучше, чем Цаганы, убивали пауков. И Цаган взял своих лошадей, женщин и собак и отправился туда, где нет людей-зверей…
– Да, – сказал Николай Степанович, дослушав. – Теперь, по крайней мере, понятно, почему цыгане не сидят на одном месте:
Он потянулся к бутылке и вдруг обнаружил, что шампанское, как ни парадоксально это звучит – кончилось.
– О, Господи, – сказал Коминт. – Дожили…
Он похлопал себя по бумажнику, сказал: сейчас, – накинул куртку и шагнул за дверь. Гусар белой тенью метнулся следом.
– Ну, вот, – сказал смущенно Гаврилов. – Самого, можно сказать, почтенного – за винищем отправили…
– Это ничего: – Николай Степанович подошел к окну, посмотрел на улицу: было светло от фонарей и свежевыпавшего снега. Киоск на углу призывно мерцал елочной гирляндой. – А тебя пошли – опять пацаны поколотят и бутылки отберут.
– Вином должен обеспечивать хозяин, – обиженно сказал Гаврилов.
– Так мы и обеспечиваем…
– Николай Степанович, – Светлана подошла и встала рядом. Духи у нее были необыкновенные. – Можно я вашу ладошку погляжу?
– Нет.
– Вам неинтересно?
– Как сказать.: Мне-то, может быть, и интересно – да боюсь, тебе скучно станет.
– Вы меня интригуете.
– Эх, – вздохнул Николай Степанович, – не привык я отказывать женщинам: Но – чтобы без обмороков и криков. И – главное – никому. Идет?
– Идет…– чуть растерянно сказала цыганка.
Через пять минут, отпустив его руку, она произнесла тихо:
– Да уж, о таком и захочешь, да не расскажешь…
– И что меня ждет?
Она помолчала.
– Война, Николай Степанович…
Громко ударил дверной звонок. Гаврилов шагнул было к двери, но Николай Степанович отстранил его: сам.
За дверью стояли Коминт с бутылками и очень задумчивый Гусар.
– Итальянская мутотень, – с отвращением сказал артист Донателло. – И больше ничего. И как вы живете?..
– Озверели вы там, в вашей Москве, – сказала Аннушка, принимая покупку.
– Ну нельзя же это пить! – воскликнул Коминт. – Но пьем…– добавил он с сожалением. – А что делать?
Делать в такой ситуации и вправду было нечего.
– Чего вы такие смурные пришли? – спросил Илья.
– Да вот даже и не знаю, – Коминт повесил куртку, пригладил волосы. – Вроде бы все нормально. Только вот ряженые какие-то непонятные по двору шляются…
– Какие могут быть ряженые? Праздники вроде бы позавчера кончились.
– Так вот и я о том же… И вообще, ну, не знаю даже, как сказать…
– Да скажи хоть как-нибудь, – потребовал Николай Степанович.
– Ну, вот представь себе: выходишь ты на арену – и под прожектором оказываешься. И сейчас: вышел, никакого прожектора, понятно, нет – а все точно так же. И эти, чтоб им пропасть, клоуны…
– Что они хоть делали-то?
– Да – ничего. Стояли, водку пили. В общем, что-то нечисто. Копчиком чую.
Копчик битый у меня…
– Ладно, ребята. Бдительности не ослабляем, хоть и туман. Рядовым – песни петь и веселиться, – скомандовал Николай Степанович.
И тут на кухне закричали…
В одну секунду все влетели туда, сметая табуретки. Аннушка на четвереньках стояла на столе, непостижимым образом уместившись среди гор посуды. Гусар молча давил кого-то в углу.
– Крыыыыы…– выдохнула Аннушка, подбородком указывая в ту сторону.
Гусар сделал шаг назад и коротким движением головы швырнул под ноги соратникам большую черную крысу. Та задрожала и вытянулась.
Николай Степанович принял Аннушку со стола, осторожно поставил на пол.
Рыжая и Светлана тут же увели ее в комнату – прореветься.
– А ты говорил – крыс не водится, – сказал доктор Степке.
– Проляпс, – развел руками Степка.
– Враги подбросили, – сказал Коминт.
Он присел над трупиком. Потом встал, посмотрел на всех.
– А ведь и правда – враги. Глянь-ка, Степаныч…
Крыса была размером с небольшую кошку, хвост имела короткий, зато – огромные резцы, торчащие изо рта, как клыки вампира, и – аккуратные розовые ручки вместо передних лап:
– Мутант, – с испугом сказал доктор. – Довыеживались…
– Илья, – сказал Николай Степанович. – На два слова…
И, отведя его чуть в сторону, спросил:
– По Аргентине не скучаешь?
Когда я был влюблен.... (Атлантика, 1930, Вальпургиева ночь)
Я лежал и домучивал аграновский доклад. Тяжелым же слогом изъяснялся Яков Саулович… Да, господа гэпэушники знали много, очень много, непозволительно много. Но, на наше счастье, из ясных и очевидных фактов соорудили для себя совершенно кадаврическую картину мироздания. Они станут ею пользоваться в своих деяниях, и поначалу, как это водится, у них все будет получаться; потом пойдут сбои, потом – наступит крах… Но до полного краха никто из них, нынешних, уже не доживет. …Мы должны, товарищи, с особым тщанием и бдительностью оберегать товарища Сталина не столько потому, что он наследник и продолжатель дела нашего великого вождя Ленина – мы знаем, что у товарища Ленина было немало достойных наследников и продолжателей, – сколько потому, что именно в нем, в Иосифе Виссарионовиче, воплощена на сегодняшний день, не побоюсь этого слова, мировая душа. Это не та душа, о которой толкуют нам мракобесы. Нет, товарищи это истинная душа! Подлинная душа мирового пролетариата! Наш товарищ Сталин – есть Майтрейя Будды, истинное его воплощение на земле.
Всемирно-историческая миссия народов бывшей Российской империи – служить претворению Будды. Но прежде всего – это наша с вами миссия, товарищи Рабоче-Крестьянская инспекция! (Голос из зала: «Опять с боженькой заигрываете! Хватит с нас Луначарского с Богдановым!» – «Будда выше всех и всяческих богов, товарищи. Буддизм есть материализм и эмпириокритицизм в высшей своей стадии!»)
