Герберт Уэллс - Билби (Безделушка)
И профессора тоже. Он всегда ненавидел этого профессора.
И мальчишку, подносившего мячи; во всяком случае, он бы его тоже всегда ненавидел, если бы знал раньше. У этого мальчишки была такая деревянная физиономия, что от одного этого поневоле взбесишься. Как там ни бей, отличный удар или никудышный, а этот болван с застывшей рожей все равно остается невозмутимым. В душе-то уж он, конечно, в восторге от всего происходящего, но лицо остается деревянным...
- Почему я так сыграл? - яростно повторял капитан. - Да просто потому, что мне так нравится.
- Дело ваше, - отвечал профессор. - Но так играть не полагается.
И вдруг настал миг злобного торжества.
Он сам промахнулся. Старик Баулс промахнулся. Учил, учил других - да сам и промахнулся! А кстати, капитан вовсе не всегда мажет!..
Неправда, он еще выкарабкается. Только бы повезло. Он еще попадет в лунку. Ну и тоска!
Неужели Мадлен не может встать вовремя, как все люди, чтобы повидаться с ним! Почему, если она не на сцене, ей непременно надо валяться в постели? Если бы она встала пораньше, ничего бы этого не произошло. Стыд и срам! Крепкий, здоровый, способный человек в расцвете сил, и с раннего утра играет в эту дурацкую игру!..
Да, да, это игра для дураков!
- А ну-ка, попробуйте вот так, - сказал профессор.
- И попробую, - ответил капитан, нацеливаясь для удара.
- Это не ваш мяч, - сказал профессор.
- Я уже бил такие, - ответил капитан.
- А знаете, случайно можете и попасть, - заметил профессор.
- Меня это не волнует, - пробормотал капитан себе под нос и ударил изо всех сил.
- Теперь я спасен, - сказал профессор и попал с двенадцати ярдов.
Ослепленный бешенством, капитан попробовал было попасть в ту же лунку, но промахнулся.
- Вам надо целую неделю отрабатывать только этот удар, - сказал профессор. - Это сэкономит вам по крайней мере по удару на лунку. Я заметил, что на каждом поле догоняю вас на этом ударе, если почему-либо не успел выиграть раньше.
Капитан сделал вид, что не расслышал, а про себя произнес несколько крепких словечек.
Это все Мадлен, из-за нее он ввязался в эту игру. Красивые здоровые девицы должны вставать рано. Здоровая красивая девушка сама подобна утру. Свежая, словно омытая росой... А она, видите ли, нежится в постели, прекрасная и теплая, точно какая-нибудь Екатерина Великая. Нет, это неправильно. Может быть, это очень аристократично и роскошно, но это неправильно. Она могла бы догадаться, что, если она не встанет вовремя, он неизбежно попадет в лапы профессору. Гольф, не угодно ли! Он торчит тут, совершенно не заботясь о своей карьере; болтается на этой проклятой площадке; все разумные люди сейчас во Франции (нет, об этом лучше и не думать!), а он здесь занят игрой, которой тешатся удалившиеся от дел торговцы.
(Ну и ноги у профессора, когда глядишь на него сзади! Чем безобразнее у человека ноги, тем лучше он играет в гольф. Это уж закон.)
Утеха торговца не у дел, вот именно. Всякий уважающий себя британский солдат интересуется гольфом не больше, чем игрой в куклы. Совершенно бессмысленное занятие, и притом ужасно действует на нервы. Чтобы играть в гольф, надо быть идеально здоровым человеком, но если вы идеально здоровый человек, то займетесь каким-нибудь настоящим делом, а не станете валять дурака. Если уж говорить о грехе, о настоящем, непростительном беспутстве, то хуже гольфа ничего не придумаешь...
А между тем мальчишка уходит все дальше и дальше. Всякий, у кого есть хоть капля здравого смысла, в пять часов утра был бы уже на ногах и пустился бы в погоню за щенком и к завтраку доставил бы сюда беглеца, связанного по рукам и ногам. Надо же быть таким болваном!
- Вот ваш мяч, сэр, - сказал ему мальчик.
Капитан огляделся - положение было из рук вон плохо: впереди - открытая зеленая лужайка, но совсем рядом - перепаханное поле, а слева заброшенная старая яма, где когда-то добывали гравий, заросшая по краям дроком и наполненная водой. Омерзительная дыра, из тех, куда непременно угодишь. Надо взять себя в руки. Взялся играть, так уж играй до конца. Ударить по этой чертовой штуке, то есть по мячу, так, чтоб уж если не пойдет прямо, то шел бы хоть правее, лишь бы не застрял в изгороди... да, вправо было бы неплохо. Только это очень трудно. Да, так: сосредоточиться на зеленой лужайке, целиться далеко вперед, значит, не совсем прямо, чуть-чуть правее. Итак, врасти пятками в землю, поднять биту, размахнуться и, главное, не спускать глаз с мяча, главное, не спускать глаз с той точки, в которую надо бить, - вон там, внизу и чуть-чуть вправо... Спокойно!.. Р-раз!..
- По-моему, в пруд, сэр.
- Если бы в пруд, мы бы слышали всплеск, - заметил профессор. - Мяч где-то там, в мокром песке. Ну и стукнули же вы его!
Начались поиски. У мальчишки был такой вид, словно ему совершенно наплевать, найдет он мяч или нет. А ведь он должен стараться. Ведь это его работа, а не просто забава. Но в наши дни все такие расхлябанные - ужас! Мы все - усталое поколение. Все нам опротивело. Опротивело думать, опротивело работать, опротивели и Мадлен, и военные маневры, злобные юристы и пропавшие мальчишки - не говоря уже об этой нелепой, идиотской игре...
- Вот он, сэр! - раздался голос мальчика.
- Где?
- Здесь, сэр, в кустах!
Мяч застрял в ветвях куста, над скользким, обрывистым краем ямы.
- Сомневаюсь, чтобы вы могли пробить его оттуда, - сказал профессор, но любопытно было бы попробовать.
Капитан внимательно изучил положение.
- Я смогу его пробить, - сказал он.
- Боюсь, что вы поскользнетесь, - возразил профессор.
Оба оказались правы. Капитан Дуглас уперся ногой в крутой рыжий песчаный склон под самым кустом, перехватил биту пониже и ударил мяч снизу вверх, так, что выбил его далеко в поле. Но сам он узнал об этом позже, ибо все глаза следили за мячом, кроме его собственных. Профессор что-то дружески бормотал, подбадривая его. Но капитан сползал - неуклонно сползал вниз... Вот он уже на четвереньках и, силясь удержаться, цепляется руками за колючие ветки, царапает мокрый песок. Вот ноги его уже в воде, все глубже и глубже, вода доходит уже до щиколоток, поднимается к икрам. Неужели там глубоко? Нет. Он уже стоит на дне. Как бы теперь выбраться? Это не так-то легко. Илистое дно не хочет отпускать свою добычу...
Наконец он выбирается на сушу к профессору и мальчишкам; руки у него рыжие от песка, колени тоже рыжие, ботинки все в глине, а лицо совсем как у младенца, крошечного белобрысого младенца, которого хорошенько распарили в ванне и припудрили тальком. Уши его пылают, словно алые розы Ланкастерских герцогов. И в глазах тоже светится сердитое удивление разобиженного младенца...
- Я так и думал, что вы съедете в пруд, - оказал профессор.
