Питер Дикинсон - Продавец погоды
В следующие выходные Фарбелоу углубился в землю еще больше и снова взял образцы для анализа. И снова в них оказалось золото. Следующая запись оказалась очень длинной. Джеффри читал, время от времени поглядывая в окно на Мэддокса.
Теперь мне все известно. Но я не знаю, что делать. Я рыл двое выходных подряд, оставляя малыша Гвиннеда присматривать за аптекой. И ради золота… мне казалось, я обязан рыть, просто чтобы знать. Тяжелая работенка для пожилого человека, но я не сдавался, и вчера в полдень натолкнулся на гладкую каменную плиту. Мне показалось, что я достиг конца моего туннеля. Оставалось или бросить все, или начать рыть где-нибудь в другом месте. Но тут я увидел трещину в плите, которая шла слишком прямо, чтобы быть делом рук природы. Я очистил участок побольше и увидел большой четырехугольник. Неимоверным усилием мне удалось его поднять. Под ним оказалось отверстие. Я пролез туда и очутился в пещере с низким сводом, залитой призрачным зеленым светом. Я решил, что это древний могильник, ибо посередине на каменной глыбе увидел тело громадного, заросшего шерстью человека. Я думал, он мертв, а тело сохранилось благодаря какому-то капризу природы, создавшему и этот странный зеленоватый свет. Но прикоснувшись к телу, я обнаружил, что оно твердо и холодно. Холоднее самого холодного льда. Оно обжигало, словно сухая углекислота. И теперь я совершенно точно знал, что он жив. И тут я видел надпись на поверхности каменной плиты. Она гласила: «MERLINUS SUM. QUI ME TAN CII TARBAT MUNDUM». Кажется, это латынь, но купить словарь я смогу только завтра. Я ушел и задвинул каменную крышку пещеры на прежнее место.
Три дня никаких записей. А потом:
Я принял решение. Теперь я знаю, как должен поступить. Не могу просто так оставить его и уйти. Уверен, что мне суждено было найти его, что и дерево, и золото служили знамениями. Знамениями, предназначенными лишь для меня одного. Я ощущал это в воздухе пещеры. А еще я чувствовал, что в моих руках он сможет использовать свои силы на всеобщее благо. Как именно, я пока не знаю. Может, он остановит эти мерзкие войны на Дальнем Востоке, или вернет мне мою дорогую К.
Проблема в том, как привязать его ко мне. Я мог придумать только один способ. Пока он еще не до конца проснулся, я сделаю ему несколько инъекций какого-нибудь наркотика (проще всего морфия). Проснувшись, ему придется делать то, что я ему скажу. Иначе он не получит новой дозы. Боюсь, это звучит не слишком благородно, но я действительно хочу попытаться использовать его на благо человечества. Дай Бог, чтобы мои поступки оказались оправданными.
Латинская надпись, как мне кажется, означает: «Я — Мерлин. Тот, кто тронет меня, изменит мир». Я уже прикоснулся к нему. Это изменить невозможно.
«Ну и ну, — подумал Джеффри, — все получилось совсем не так, как планировал мистер Фарбелоу.» Подумать только: мечтать, что Мерлин станет его рабом. Судя по всему, получилось как раз наоборот. Джеффри переворачивал страницы в поисках пробуждения Мерлина, но тут краем глаза заметил, что Мэддокс пошевелился. Быстро положив дневник на место, мальчик выскользнул из дома во двор. Он пробежал через длинный, пустой сарай, полный жердочек для охотничьих птиц, и пролез в открытое окно в его конце. Отсюда, оставаясь незамеченным, он мог наблюдать за колодцем и воротом. Только тут Джеффри заметил цветущую вишню, с которой все и началось.
Фарбелоу уже опускал плиту на место, а Салли, с лицом белее мела, о чем-то шепталась с Мэддоксом.
11. НЕКРОМАНТ
Джеффри чувствовал, что сейчас не самое удобное время задавать вопросы. Молча он сменил Фарбелоу у ворота и опустил плиту. Бывший аптекарь, по-отечески обняв Салли за плечи, отвел девочку в свой домик и уложил в одну из кроватей на втором этаже. А сам прилег отдохнуть на диванчике. Джеффри, предоставленный самому себе, провел время, наблюдая с башни у ворот за птицами. Ничего особенного он не увидел.
Они рано поужинали и, хотя сумерки за окном еще только начинали сгущаться, отправились спать. Стоило им лечь, как Салли, за весь вечер сказавшая едва несколько слов, воскликнула:
— Джеф! Ты должен что-то сделать! Его же убивают, честное слово. Сегодня он говорил о создании меча, но я многих слов не знаю. Это ужасно. Он даже не понимает, что с ним происходит, а он так прекрасен, прямо видно, какой у него сильный и красивый ум, а мистер Фарбелоу его убивает. Я все пыталась и пыталась, но он не слышал, что я говорила. Его латынь немного странная, но к этому скоро привыкаешь. И Боже ты мой, он такой громадный! Ты помнишь… нет, разумеется, не помнишь… однажды в Веймут привели дрессированного медведя. Он умел плясать. Он был сильный и красивый, а ему приходилось делать всякие отвратительные вещи, и все над ним смеялись, и на шее у него висела цепь. Марлин такой же, только лучше, гораздо лучше. Это ужасно! Джеф, ну пожалуйста!
— Ради Бога, Салли, я постараюсь что-нибудь придумать. Ты откуда знаешь, что это Мерлин?
— Так написано на каменной плите, на которой он лежит. А ты как узнал?
Джеффри рассказал ей о дневнике, но он не дошел даже до середины, а девочка уже уснула. Он улегся на спину, положив руки под голову, и думал, думал, думал, пока сам не погрузился в сон, так ничего и не придумав. Все зависело от Фарбелоу.
Но на следующее утро оказалось, что Фарбелоу за ночь стал совершенно другим человеком. Он по-прежнему оставался вежливым и любезным, но когда ребята попытались заговорить с ним о Мерлине, ответил, что это их не касается. А за завтраком объявил, что на следующий день детям лучше уйти. Они, как он сказал, здесь мешают. Они могут не бояться волков, потому что если сегодня вечером отдать им остатки мяса, то волки будут сутки отсыпаться после кормежки. Значит, решено, не так ли? Ему, мол, очень жаль расставаться, но это, несомненно, к лучшему.
После обеда в качестве эксперимента Салли устроила все так, что Мэддоксу предоставилась отличная возможность лягнуть Фарбелоу, когда тот дремал на крылечке своего дома. Пони радостно занес ногу для удара, и вдруг отпрянул, словно его укусили, и больше к крыльцу не подходил. Значит, из этой затеи ничего не выйдет. Как, впрочем, и из любых попыток треснуть Фарбелоу чем-нибудь тяжелым по голове — если бы даже Джеффри и смог решиться на такой шаг. Насупившись, мальчик ходил кругами вокруг башни. Если они попытаются поднять плиту, пока Фарбелоу спит, тот немедленно проснется от скрипа ворота. В любом случае, какой смысл говорить с Мерлином, если Фарбелоу все равно потом накачает его наркотиком.
Обойдя вокруг башни, наверно, в двадцатый раз, Джеффри увидел, как, проснувшись, Фарбелоу, как и обычно, буквально скатился вниз по ступенькам. «Если бы он упал, — подумал мальчик, — то наверняка сломал бы себе ногу. Там очень крутые и опасные ступеньки.» И в них крылась единственная надежда. Надо помочь Фарбелоу упасть.
