Питер Дикинсон - Продавец погоды
— Мистер Фарбелоу-у-у!!! Мистер Фарбелоу-у-у!!! Пожалуйста, выпустите нас отсюда!
Наконец, Джеффри услышал тихий, еле слышный крик, и Салли начала ползти назад. Схватившись за полу плаща, мальчик отчаянно потянул его на себя — только бы Салли не застряла! Улыбаясь, девочка скользнула из окна на пол.
— Он чуть не уронил свой поднос. Он пошел в дом, но сказал, что сейчас вернется. Я сильно перепачкалась?
— Нет, ничего страшного. Только щеку запачкала. Я схожу принесу воды.
— Да брось ты. Потри слюной, я не против.
Ребята спустились в зал и подошли к двери. Вскоре снаружи послышался скрип и звон, и когда Джеффри осторожно толкнул дверь, она со стоном распахнулась. Мистер Фарбелоу выглядел усталым и буквально рассыпался в извинениях.
— Мои дорогие юные друзья! Вы и представить себе не можете, как я сожалею о своей беспечности! За столько лет я привык всегда запирать зал, чтобы собаки не разбегались по двору. По правде сказать, я начисто забыл о вашем появлении. В те дни, когда мне приходится посещать его, мне трудно думать о чем-то еще. Извините меня. Бог ты мой, уже подошло время обеда. Надеюсь, после завтрака еще осталось немного еды? Я предлагаю немедленно сесть за стол.
— Извините, мистер Фарбелоу, — прервала его Салли, — но не могла бы я сперва поглядеть, как там Мэддокс? И можно, я на чуть-чуть выпущу его погулять во двор?
— Ну конечно, моя милая, ну конечно. Как тебе идет этот наряд! Ты словно маленькая Мэриан; ну, помнишь, подружка Робин Гуда. Идите-ка, ребятки, посмотрите, как там дела с вашим пони, а потом возвращайтесь, и мы немного перекусим.
Мэддокс был несколько не в настроении. Он скалил на Джеффри зубы и все пытался загнать мальчика в угол, где мог бы его как следует покусать. Салли, делая вид, будто ничего не замечает, почесала пони за ушами и, предложив ему кубик приманки, вывела во двор. Зевнув на волшебную башню, подозрительно покосившись на ясное теплое солнце, Мэддокс принялся чесать свой обвислый живот задним копытом. Затем он заметил растущую между каменными плитами траву и несколько повеселел. Оставив занявшегося чисткой двора пони, ребята вернулись в зал.
Напевая веселую уэльскую песенку, Фарбелоу ногой чесал живот одного из волкодавов — неуклюжая зверюга валялась на спине, в восторге размахивая в воздухе всеми четырьмя лапами.
— Как вы их не боитесь? — удивился Джеффри. — Сегодня утром они напугали меня до полусмерти.
— Да что вы, я их нисколько не боюсь. Я очень люблю собак… На самом деле мне хотелось, чтобы он вернул мне Коргис, но я так и не сумел ему этого объяснить. В любом случае, он не допустит, чтобы кто-либо причинил мне вред — он сам так сказал. Если, например, вы захотите стукнуть меня по голове или ваш пони решит меня лягнуть, то он тут же этому помешает.
— А если вы сами себя пораните? Случайно.
— Не знаю. Я как-то об этом не думал. Но это вряд ли случится. Почему бы вам не попробовать вот этот кусочек говядины? Она у него всегда немного с душком, но иногда очень даже ничего. Бог ты мой! Пожалуй, не стоит рисковать. Ты, Джеффри, берись за этот конец, а я — за тот. Вместе мы оттащим ее к огню, для собачек. Не пытайся сделать это сам, кусок слишком тяжелый… Ох, как это здорово — быть молодым и сильным. Потом я попрошу тебя помочь мне с делами… Самому мне никак, а его из-за такой мелочи беспокоить не хочется… Так, давайте поглядим…
Он прошелся вдоль стола, подозрительно принюхиваясь к огромным кускам мяса, что-то бормоча себе под нос, хмыкая и качая головой. Наконец он остановил свой выбор на фаршированном павлине, все хвостовые перья которого по-прежнему были на месте. Мясо оказалось немного жестковатым, но довольно приятным, а начинка — просто-напросто отвратительной. Земляника за ночь успела скиснуть, но на столах нашлись совершенно восхитительные абрикосы. Фарбелоу настаивал, что их непременно следует чистить: по его словам, они наверняка созрели в навозной куче.
— Он что, делает всю эту еду из ничего? — спросил Джеффри. — Или она все-таки откуда-то берется? Утром я вскипятил немного воды в шлеме, а когда хотел повесить его обратно, то там уже появился другой. Он действительно вот так прямо взял и сделал эту башню одним махом?
— Я понятия не имею, как он все это делает. Башня появилась ночью, и он убрал мой домик, но я уговорил вернуть его, так как в нем находился наркотик. Мне кажется, что все это копии чего-то: некоторые предметы выглядят так, как будто ими пользовались, и одежда, похоже, принадлежала вполне реальным людям. И с едой, я думаю, то же самое. Порой эти большие торты выглядят так, словно их пекли к какому-то конкретному случаю. Иногда мне приходит в голову, что это даже и не копии, а настоящие предметы, которые он взял да и перенес во времени.
— Тогда почему здесь нет ни одной живой души кроме нас? — полюбопытствовала Салли.
— Трудно без общества, правда? Я задавал ему этот вопрос, когда еще мог с ним разговаривать… Он ответил что-то на тему «естественности». Мне кажется, он имел в виду, что делать с людьми то, что он творит с башней или едой каким-то образом неправильно… это против природы. Наверно, поэтому он и позволяет еде портиться. Но с ним теперь так трудно, и он так раздражается, когда мне приходится лезть в словарь, и все совсем не так, как мне хотелось…
— Я могла бы вам помочь, — предложила Салли. — Я бы говорила по латыни все, что вы мне скажете.
Старичок аптекарь, под конец своей маленькой речи начавший хлюпать носом, уже открыл было рот, чтобы сказать «нет», но вместо этого тяжело вздохнул и, словно только осознав, что именно предлагает ему девочка, уставился на нее. Казалось, он вот-вот заплачет. Потом он снова тяжело вздохнул и покачал головой.
— Слишком поздно, — прошептал он. — Слишком поздно… Если бы ты появилась здесь четыре года тому назад. Тогда еще возможно… Но теперь ему уже ничего не объяснишь. А даже если тебе это и удастся, то синдром отвыкания…
— Вчера вы о нем уже упоминали, — прервал его Джеффри. — Но что это значит?
— Ну, видите ли… не знаю даже, насколько это уместно… что скажут ваши родители… ах, вы же сироты, извините меня, ради Бога! Нет, так у меня ничего не выйдет…
Молчание. Затем Фарбелоу расправил плечи и заговорил совсем другим, сухим, размеренным голосом, словно учитель, ведущий скучный-прескучный урок:
— Некоторые наркотики обладают способностью вызывать устойчивую привычку к их потреблению. Это означает не только то, что пользующиеся ими люди любят их употреблять, но и то, что наркотик начинает нравиться всему организму такого человека. Каждый мускул, каждая клеточка кричит от боли, если не получает привычной дозы. Отсюда и выражения «ломка», или «синдром отвыкания». Наркоман, лишенный наркотика, становится совершенно невменяемым. Он часто впадает в безумную ярость… А если он будет обладать мощью, как у него…
