Андрей Попов - Обманутые сумасшествием
— Ну, расскажи, как все произошло! Что передать Кьюнгу и остальным?
— А-а… жуткая история… В общем, вчера мы работали с Кьюнгом, возились с проклятыми мертвецами. Работа у нас сам знаешь какая. Немногим почетней ассенизатора. До определенного времени все шло спокойно. И вдруг я заметил Ее, — последовал кивок в сторону Леди.
— Ты позвал на помощь капитана?
— Да, но он сказал, что ему некогда и еще сказал, что ему надо насобирать много цветов для своей жены. Не возвращаться же на Землю с пустыми руками…
Кстати, цветов в сновидении Фастера было действительно предостаточно, да самых экзотичных. Росли они прямо из песков и только на кладбище возле могил, так что иногда от пестроты красок рябило в глазах.
— Ну?! Дальше!
— Она, эта Черная Леди, принялась гоняться за мной. Я, разумеется, убегал. Крутился как мог, пока совершенно не выбился из сил… Она мчалась за мной и кричала только одно: «Не надо было идти на свет! Не надо было идти на свет!». Потом я окончательно выдохся. Почувствовал, что не в состоянии дальше вести борьбу за свою жизнь. Вот тут-то она меня настигла и вонзила свой кинжал, он вошел в спину и пронзил легкие. Все. История короткая, но исчерпывающая всякое любопытство. Расскажи об этом остальным. — В подтверждение своих слов Оди снял пиджак, расстегнул рубашку и показал рану.
— Неправда!!! — вздрогнуло небо, вздрогнули пески, вздрогнул весь обозреваемый мир. Резкий, грубый и до отвращения неприятный голос заставил обоих замолчать и обернуться в сторону его источника. — Неправда! — эхом повторила Шепчущая Смерть собственное изречение. — Я вонзила тебе кинжал в грудь.
Черная Леди достала окровавленный клинок и показала ядовитый блеск его стали. На фоне умерших песков он сиял подобно алмазу.
— Нет, в спину! — раздраженно возразил Оди и сделал глубокую затяжку. — На что будем спорить?
— Ты лжешь! Подлый обманщик! В грудь! Прямо между ребер! Я всегда бью в грудь, чтобы легче достать до сердца!
Пустота под капюшоном всколыхнулась, и плавающие в ней красные глаза приковали свой озлобленный взор к Оди. Но откуда исходил голос, если ни лица, ни рта у этой «дамы» не было? Потом невесть с какой стороны раздались удары бубна, и Черная Леди принялась исполнять ритуальный танец, прыгая и кружась среди мириад могил. Вот оно, торжество воплотившегося безумия над поверженным в прах здравым рассудком. Флинтронна — мир наизнанку, зеркальное отражение существующего во вселенной порядка, превратившегося здесь в некий антипорядок. Фастер вскользь отметил для себя эти мысли и продолжал наблюдать, как она кружила, захваченная вихрем собственного сумасшествия, прыгала, резала своим кинжалом метановую атмосферу и при этом неустанно кричала:
— В грудь! В грудь! В грудь!!
Да… Жизнь глупа, а смерть безумна, в мир явились мы бездумно, по ошибке злой судьбы. Что сказать теперь — увы!
Изречение одного философа.
Анна Бройлен уже куда-то исчезла. И вот потом произошло самое странное. Черная Леди принялась шептать что-то неразборчивое, при этом оба красных глаза стали быстро вращаться вокруг собственной оси. ШЕПОТ, от которого заколебался воздух. ШЕПОТ, от которого всколыхнулись пески и над планетой стала подниматься пыль. ШЕПОТ, проникающий внутрь и дробящий кости человека. Вокруг вдруг стало смердеть разлагающимися трупами — резко, внезапно, точно взрыв запаха. Сразу затошнило. Очертания начали размазываться в пространстве, пески сливались с разорванным на куски небом. Желтизна внизу и омертвелая серость вверху, подвергаясь невнятному процессу диффузии, проникали друг в друга и образовывали нечто усредненное между небом и землей. Линия горизонта отсутствовала — возможно, ее никогда и не существовало. Памятники на могилах мерцали своей реальностью, то исчезая, то появляясь вновь. Оди еще что-то много рассказывал и постоянно курил, курил, курил…
Но Фастер уже не слышал ни слова. Тошнота стала невыносимой. Проклятый метан! Нельзя было выходить наружу без скафандра! Эти мысли промелькнули у него в голове, вернее сказать — около головы, словно были чужими, пришедшими извне. Потом наступила идеальная пустота — внутри и снаружи. Чувства отключились. Все вокруг стало заволакивать клубящимися, как дым, тучами беспросветной тьмы, в ней еще какое-то время прыгали неясные фигуры, зыбкие разноцветные пятна, бессмысленные образы — то ли лица людей, то ли облики чудовищ. В одно безумное мгновение появились два плавающих красных глаза. Моргнули и тотчас испарились. И вскоре все закончилось…
Закончилось…
Закончилось…».
Фастер ощутил себя в другой темноте — темноте собственной каюты. Проснулся… Нащупал свое тело, кровать, окончательно успокоился и долго смотрел в невидимый потолок, облик искусственной ночи, вспоминая только что пережитые события и, насколько позволяли догмы его религии, осмысливая их. Затем он взял лежащие под рукой четки и совершил несколько традиционных утренних мантр, лишь после этого позволил себе встать и включить свет.
Мир законности и порядка: он опять был перед его глазами. Наваждение длиною в целую жизнь — самое верное для него название. Аккуратно убранная каюта, еще дремлющая, бесшумно меняющиеся цифры бортовых часов, взоры духовных учителей, смотрящие со всех сторон живым взглядом из неживых портретов, — все это являлось лучшим успокоением для взбудораженных нервов. Фастер размял тело и принялся напяливать спортивный костюм, заметив несколько опаленных дыр на его ткани…
Он мотнул головой, вопросительно посмотрел на одного из гуру, потом — на свой костюм, и через секунду понимающе кивнул, словно в этом факте было что-то доступное пониманию.
На сегодняшние сутки в связи с похоронами Оди все остальные похоронные работы были отменены. Впервые за все обитание на черной планете никто никуда не торопился. Замолкла привычная шумная суета. Не стало криков, ругани (раньше на «Гермесе» такое сложно было вообразить), всякие уста сомкнулись в гнетущем молчании. И это молчание, облаченное в неподдельный траур, являлось для всех предвестником чего-то нехорошего, оно хранило в себе страшную загадку и повергало участников компании в болезненное недоумение.
– Ну как?.. как?.. как такое могло произойти?! — лишь однажды возвысил голос Кьюнг и снова замолк. Надолго.
Все находились в центральном отсеке, что являлось привычным местом любых сходок. Труп Оди лежал рядом. Белый саван, полумертвый отблеск искусственных лучей искусственного утра. Воздух стал тяжелым и вязким. Вообще, при смерти близкого человека, которого хорошо знал, судьба которого тесно переплеталась с твоей собственной (тем более, если его кончина внезапна), вся жизнь вокруг теряет свои реальные очертания, становится некой зыбкой субстанцией, которая вот-вот развеется… Лишь смерть реальна… лишь гроб наш вечный дом… лишь крест над ним вещает нам о том…
