Юрий Максимов - Зиккурат
– Отчего же? – удивился он. – Дед мне рассказывал, что заключенный, которого он держал в темнице, был несказанно счастлив. А как им гордились дети! Раз уж тебе выпала судьба преступника, ты должен честно исполнить свое предназначение. В чем же еще может быть счастье, как не в этом? Тот смельчак, который отважился на преступление, смог это сделать. Да, тогда были еще сангнхиты… Не то что сейчас… Нынче все любят говорить о древности, но никто не любит ее соблюдать… Никто не соответствует своему предназначению. Писец без руки, певец без горла…
А вот и конец коридора. Пройдя под низкой аркой, мы начали подниматься по нескончаемой петляющей лестнице. Тусклый свет исходил откуда-то сверху, но источника не было видно.
– Я никак не пойму, что плохого в том, что у вас не стало преступлений? – спросил я, пытаясь потопить в разговоре нарастающее беспокойство.
– Если бы так – другое дело! Да вот преступления-то не исчезли. Их теперь совершают иначе – через своих анаким. А анаким-то в темницу не посадишь. Но разве так, скажите, не мерзее?
– Мерзее, – согласился я, вспомнив распростертое тело Мусы.
Мы молча миновали ярус и продолжили подъем. Глядя на лестничный изгиб, мне вдруг вспомнилось, как в детстве мы с братом лазили на Светлую неделю по узкой винтовой лестнице на колокольню и, задыхаясь от счастья, звонили в колокола. Что-то болезненно сжалось внутри от нахлынувшей кромешной тоски по тому, чего уже не вернешь…
– Я… это… – Самгар-нево отчего-то замялся. – Знаете, что хотел спросить… Ну, вы ведь там, на Далеком Доме, наверное, сидели хотя бы разок-другой в темнице, а?
– Вообще-то не доводилось, – сказал я, морщась от усиливающегося зловония. Откуда-то появился гадкий кисло-сладкий запах, вызывавший рвотные позывы.
– Правда? Но, может быть, вы знаете… Я ведь, понимаете, первый раз… А спросить-то не у кого… В общем, все ли правильно сделано?
– С точки зрения темничего, думаю, ты все сделал правильно. Разве что… не помешало бы мебель для заключенных поставить. Стулья, стол, кровать… А еще еда и питье… – Я вспомнил, что со вчерашнего вечера ничего не ел. Впрочем, голода совсем не чувствовалось.
– Спасибо! Обязательно исправлю! – пообещал сангнхит. – У меня, как у вас говорят, прямо от сердца отлегло. Я ведь, знаете ли, едва услыхал, что вы собираетесь нас посетить, сразу внутренний голос услышал: шевелись, Самгар-нево, придется поработать… Ну и выучил ваш язык. Так, на всякий случай. Мало ли, думаю, пригодится. Прямо как чувствовал… А теперь-то счастье какое! Так я вам, господин Софронов, благодарен, что и сказать нельзя! Этот день я запомню навсегда. Будет теперь и мне что рассказать детям и внукам.
Мы прошли еще один ярус. Мерзкий запах стал слабеть, хотя я почти уверился, что его источают плотно окружившие меня вспотевшие тела сангнхитов, подслушивавших наш разговор.
– Если это для тебя так важно, Самгар-нево, – сказал я, оглядывая спины конвоиров, – то мне уже не так плохо.
– Не для меня одного! – с горячностью поправил сангнхит. – Знаете, мой сын любит собирать разные истории и записывать их. Надеюсь, он станет летописцем. Он обязательно запишет рассказ о вас. Каждый сангнхит последующих поколений узнает о вашем величии и мужестве… А может быть, и не только сангнхит… Как вы думаете, из Дальнего Дома прилетят еще корабли?
– Рано или поздно прилетят, – промолвил я, представляя боевые космические крейсера.
– Может, мне кого-нибудь и с них придется содержать в заключении? – Глаза темничего так и светились надеждой.
– Как знать. – Времени оставалось все меньше, и я наконец решился перейти к главному: – А ты не подскажешь, что с моими… однокамерниками? И что будут делать со мной?
– Сожалею, господин Софронов, но эти вопросы выходят за рамки того, что мне положено знать. Простите, мне не хотелось вас огорчать… Позвольте вас поблагодарить в последний раз… Сейчас мы выйдем в Коридор Покоя, и нам нельзя будет разговаривать. Большое вам спасибо.
– Пожалуйста, – с тяжелым чувством ответил я, и мы, поднявшись на очередной ярус, вышли в новый, необычный коридор.
Стены здесь были испещрены миллионами черточек и точек, в сочетании которых легко угадывалась клинопись. Вдоль стен тянулся кантом однообразный орнамент в виде извивающихся змей. В нишах через равные промежутки стояли небольшие скульптуры сангнхитов. Они блестели, словно натертые слизью. Я видел изображения сидящего со сложенными руками мужчины в круглой шапочке, фигурки странных существ с вытянутыми головами и большими глазами, чем-то похожих на земноводных, один раз я увидел изображение женщины, кормящей грудью звереныша. Скульптуры отличало сильное искажение пропорций тела и черт лица, с резким подчеркиванием носа и ушей.
Над нишами размещались рисунки в обрамлении клинописных надписей. На некоторых я приметил изображения рядом с большеглазыми сангнхитами маленьких гномоподобных бородачей, а также людей с острыми ушами и тонкими чертами лица.
Но вот коридор с нишами кончился, и мы остановились перед дверным проемом, заложенным каменной плитой. Конвоиры разошлись по обеим сторонам, а Самгар-нево, церемонно подтолкнув меня в спину, вместе со мной прошел сквозь плиту.
Огромный полутемный зал был забит сотнями сангнхитов, но я мгновенно узнал его. Устройство именно этой пирамиды мы рассматривали вчера в кают-компании. Стало горько от того, что память отозвалась так поздно. Канула последняя возможность спастись. Получив через компьютеры рации план помещений, можно было придумать вариант побега… А теперь не оставалось даже столь ничтожного шанса. Разговор с темничим оказался бесполезной болтовней. Внутренний голос ему сказал… Ясно, чей это голос. Тези Ябубу прав: анаким играют здесь всем и вся, и мне не выбраться из сотканной ими паутины. Яма, вырытая врагом… Что же теперь делать? Что?
Как и темница, зал не имел окон: огромная каменная коробка. Почему-то здесь это особенно угнетало. Вспомнилась «коробка с муравьями». Не было прямого источника света, не было и самого света в привычном понимании. Зал наполняло тускло светящееся марево, словно воздух пропитан миллионами фосфоресцирующих пылинок. Этого рассеянного зеленоватого свечения было вполне достаточно, чтобы различать фигуры молчаливо стоящих слева и справа сангнхитов, сквозь ряды которых мы проходили вперед.
Все это были мужчины, стоящие босыми на холодном голом полу и завернутые в странные шерстяные полотнища с нашитыми разноцветными флажками. Шеи стягивали шнуры с кольцами, а на руках болтались металлические обручи. На нас почти никто не обращал внимания, все взоры притягивало что-то в противоположном конце зала.
